Вообще-то Восток грозит нам, если вдуматься, сильнее, чем Запад, потому что пиндосы и подпиндосники грозятся только изолировать, и то не полностью, — а Китай и подкитайщики могут просто поглотить, и ничего мы с этим не сделаем, процесс уже идет. Поэтому надо изо всех сил сохранять статус-кво — такой вот странной сверхдержавы, в которой все доверяют только одному человеку, в которой даже преданные президенту спецслужбы совершают глупость за глупостью и делаются смешны. Смешны они быть не могут. Поэтому ему — больше некому — надо выступить с публичным заявлением такого содержания:

— Да, Боширов и Петров — наглый троллинг Терезы Мэй и всех прочих. Маленький русский шютка. Это утонченное издевательство — ГРУшные геи из мелкого фитнеса в дутиках, с проституткой и марихуаной. Никто и никогда не покажет вам настоящих убийц, незримых профессионалов. Мы травим и будем травить своих изменников на вашей территории, и вы ничего с этим не сделаете. Мы сильнее вас — и не потому, что у нас есть ужасное оружие «Ураган», напугавшее ваши таблоиды своими 280-килограммовыми ракетами. Мы сильнее не потому, что у нас есть сверхсовременное оружие — у вас оно тоже есть, — а потому, что мы готовы его применить. Вы будете нас душить экономически, это может продолжаться хоть вечность, а мы можем жахнуть вас по голове в течение одной минуты. Гнев нашего населения нам не грозит, наше население на все готово, какие цифры мы нарисуем — такие и будут. Мы будем убивать вас на вашей земле, потому что никакой вашей земли нет: вся земля наша, с нами Бог, все мировое православие может сколько угодно упрекать нас в расколе, но православная страна тут мы, у нас слава и право, и вы ничего не можете с нами сделать. Смиритесь с этим фактом, глотайте и утирайтесь. Вы — ничего — не можете — сделать, понятно?

И они утрутся. И нам никогда не придется больше оправдываться. И рейтинг поднимется до 146, и это будет честный рейтинг. Сейчас самое лучшее время именно для такого разворота, потому что все остальные варианты хуже, а этот дает возможность неограниченно долго существовать в углубляющейся бездне с гордо поднятой головой.

Они, конечно, так не сделают. А жаль. Это было бы по крайней мере стильно, а стиль — последнее, что остается, когда нет ни профессионализма, ни чести, ни морали.

ШОРТ-ЛИСТ

Алешковский Петр. Арлекин: роман. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. — (Новая русская классика).
О чём? О «незаслуженно забытом русском гении» Василии Тредиаковском от историка по образованию Петра Алешковского. В стилизованном под старину тексте рассказывается о его деятельности в качестве переводчика, раскрываются детали научной работы в знаменитой Академии наук в Петербурге, литературных «войн» и личных отношений с друзьями и врагами — и тех, и других было в достатке.

Быков Дмитрий. Июнь: роман. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. — (Проза Дмитрия Быкова).
О чём? О двух годах накануне войны: мире, в котором жили наши бабушки и дедушки. Он оказывается не каким-то особенным и далёким. В нём также есть место страхам — к примеру, связанным с началом войны; подлости, предательству и, конечно, любви и крепкой дружбе.

Гришковец Евгений. ЛЕТО — ЛЕТО и другие времена года. — Москва : Э, 2017. —(Гришковец Евгений. Современная проза).
О чём? О жизни с художественным оттенком: поездка в загадочный Ташкент, поход с ребенком в кино, рассуждения о «великом и ужасном» русском мате. Это похоже на интеллектуальное реалити-шоу, главный герой которого — писатель Евгений Гришковец.

Дивов Олег. Абсолютные миротворцы: [сборник]. — М.: Э, 2017.
О чём? О вашем соседе, дедушке или даже о вас самом — книга рассказывает истории повседневных скромных героев, которые не мирятся с «безвыходным положением» и действуют вопреки. Автор будто бы из раза в раз задаёт вопрос «А где наша не пропадала?» и отвечает, что хотя и пропадала везде — всегда выпутывалась.

Иванов Алексей. Тобол. Много званых: роман-пеплум. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017.
О чём? О том, как формировалась российская Азия в эпоху Петра Первого: смешивались народы, приезжали инородцы и каторжники, шаманы воевали с православными миссионерами, а оседлые жители — с воинственными степняками и беглыми раскольниками.

Идиатуллин Шамиль. Город Брежнев: [роман]. — СПб.: Азбука: Азбука-Аттикус, 2017. — (Азбука-бестселлер) (Русская проза).
О чём? О закате СССР и времени, когда уже казалось «все вокруг хрупкое, тронешь — посыпется»: наполненная бытовыми деталями история юноши, формирование которого пришлось на эпоху застоя. Здесь нет попытки анализа — скорее, наоборот. Но ведь и в подростковом возрасте главного героя думаешь о других вещах: дружба, первая любовь и желание выделиться.

Петрушевская Людмила. Нас украли. История преступлений: [роман]. — М.: Эксмо, 2017.
О чём? Об истории загадочного преступления, расследованию которого препятствуют не только нерадивые следователи — пострадавшие в том числе. В книге несколько смысловых уровней, распознавание которых зависит от самого читателя: можно просто почувствовать себя детективом и попробовать раскрыть преступление, а можно дойти до уровня «вскрытия» общественно-политических проблем.

Рубанов Андрей. Патриот: роман. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной: АСТ, 2017. — (Новая русская классика).
О чём? О том, как неожиданно может рухнуть привычный жизненный уклад: неожиданно появиться сын, развалиться бизнес — и всё это на фоне экономического кризиса и неожиданного конфликта между Россией и Украиной.

Садулаев Герман. Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. — (Проза нашего времени).
О чём? О том, что сейчас происходит с российской интеллигенцией — кто эти люди, почему они активно участвуют в современной политической жизни и так часто разочаровываются в обществе и самих себе.

Сенчин Роман. Рок умер — а мы живём: сборник. — М.: Эксмо, 2017. — (О России — с любовью).
О чём? О потерянном рок-поколении, которое должно было встать во главу общественной жизни современной России, но почему-то оказалось на её задворках.

Слаповский Алексей. Неизвестность: роман века: 1917-2017. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. — (Новая русская классика).
О чём? О судьбе страны на примере судьбы четырёх поколений одной семьи: от крестьянина до художника, который неожиданно решил открыть своё рекламное агентство. «Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, — череду перемен с непредсказуемым результатом».

— Прежде всего, я ваш фан, приятно вас видеть.

— Спасибо, теперь я тоже вас прочту.

— Что изменилось в детективе за последние сто лет? Считается, что это самый консервативный жанр, все схемы известны.

— Да все изменилось, потому что детектив — самая надежная фотография эпохи. Откуда вы знаете викторианскую Англию? — из Честертона и Кристи. Америку тридцатых? — из Чандлера. Детектив копирует все реалии, любую среду. Так что если будущему историку понадобится точный портрет десятых годов — с их маниями, фобиями, даже ценами, — он прочитает меня.

Что касается стороны содержательной, то, увы, кануло романтическое время частных детективов. Если для ХIX, ХХ веков характерны истории гениального одиночки, лучше бы всего с глуповатым другом, — они расследуют таинственное преступление, а сами издеваются над тупой полицией, — сегодня масштабную тайну расследует целый полицейский отдел, потому что преступность тоже ведь укрупняется. Против международной финансовой корпорации что сделает Холмс? Он и против криминальной сети Мориарти, если помните, был недостаточно эффективен… Раньше книги о полицейских отделах были скорей экзотикой — Эд Макбейн, например; сегодня Ниро Вульф или мисс Марпл должны быть как минимум капитанами.

— Гранже говорил, что в детективе женщина — идеальная жертва, но плохой расследователь. У вас, напротив, чаще убивают мужиков, а убийц преследуют роскошные девушки.

— Гранже — мой учитель, большой писатель, но часто ошибается в женщинах. Напомню вам: кто в греческой мифологии покровительствует охоте?

— Артемида.

— Вот именно. А не Марс, допустим. Женщина — идеальный преследователь, сильный хищник, и если она берет след — стряхнуть ее невозможно. Еще более мощный разоблачитель — супружеская пара: она отвечает за интуицию, он — за действия, у меня даже есть такая пара — Фрэнк Шарко и Люси Анабель.

— Как вы боретесь с главным врагом детектива — читателем, который заглядывает в конец?

— Ну, это какой-то мазохист: зачем брать в руки детектив, если туда заглядывать? Но вообще борьба с этим торопыгой — одно из главных направлений в эволюции жанра. Я, если вы слышали, специалист по информатике, это мне вообще сильно помогло в повествовательной технике, и у меня есть некоторое ноу-хау, которое я не раскрою, конечно.

— Я вам сам сейчас его раскрою.

— Может, не надо?

( Read more...Collapse )

книга

Невероятный, непредсказуемый мир

Владимир Шаров. «Царство Агамемнона». М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2018.

Последний роман Владимира Шарова — он еще успел подержать книгу в руках — и самый увлекательный из его интеллектуальных триллеров. Тут все любимые жанры и темы Шарова — альтернативная история, шпионские игры, репрессии, незаконные и потаенные граждане тоталитарной страны; на этот раз перед нами миф об Электре, мстительнице за своего убитого отца Агамемнона, — но история перенесена в сороковые — пятидесятые годы ХХ столетия, в сталинскую Россию. Агамемнон — Николай Жестовский, историк, писатель и пророк; Электра — его дочь Галина, всю жизнь пытающая-ся напечатать его рукописи. Тут намешано всего: кровосмешение и замужество с собственным отчимом; чудесное обретение невесты, которая за время разлуки успела стать монашенкой; гипнотическое воздействие на читателя с помощью открыток с цитатами и фотографиями мостов; таинственно спасшийся великий князь Михаил Романов; партийный деятель Мясников, умудрившийся сбежать из России в двадцатые и вообще покидать любое узилище; опять, как часто у Шарова, проекция библейской истории на советскую; тайная религиозная община, молящаяся не сатане, а за сатану…

Пересказать эту книгу я бы не взялся. Читать ее надо очень внимательно, не пропуская ничего, следя за тем, как сначала история пересказывается Электрой-Галиной, а потом восстанавливается по архивам. Написано необыкновенно плотно, словно автор торопился — и как мы знаем теперь, причины спешить у него были. Сказать, с чем остается читатель, — затруднительно, авторская мысль не сводится к плоской формуле насчет чрезмерной поспешности советской власти: она, мол, хотела построить земной рай за два поколения, а нужны сорок… Книга не про это. Но, как все романы Шарова, она про то, что история России — какой-то небывалый новейший завет и цель этой истории — формирование нового человека, никогда еще не бывавшего в мире и невозможного больше нигде. «Перерождение — главный закон всего мироздания». И вся история — цепь перерождений, и очередное нам предстоит в самом скором времени.

Шаров был одним из крупнейших писателей нынешней России не только потому, что много знал и еще больше чувствовал, а потому, что в его оптике мир предстает волшебным, непредсказуемым, даже, я бы сказал, вымышленным. Дар увлекательно и заразительно фантазировать он унаследовал от своего отца, великого сказочника Александра Шарова, — но свои фантазии, часто совершенно безумные, он виртуозно укореняет в реальности. Невозможно не поверить Шарову, когда читаешь его версию главных советских тайн; и еще неизвестно, как оно все было.

Это не постмодернизм, и не альтернативка, и не антиутопия. Это нормальное чудо, каким и должна быть литература.

автор

Советую запомнить это имя

Алексей Поляринов. «Центр тяжести». М.: Эксмо, 2018.

Поляринова знают в основном как переводчика гигантского романа Дэвида Фостера Уоллеса «Бесконечная шутка», выход которого по-русски намечен на конец года. Между тем собственный его роман едва ли не увлекательней. Он притворяется сначала воспоминаниями детства, проходящего под Ростовом в начале нынешнего века; потом превращается в любовную историю, потом в антиутопию. Поразительно сходство этого романа с книгой Шарова — он тоже писался с 2012-го по 2017-й, в нем тоже действует таинственный недописанный роман, продолжающийся в реальности, и тема тоталитарного воздействия на умы в нем тоже есть. Главное же — есть перерождения: первая треть романа — самая обаятельная — похожа на обычную советскую повесть о детских тайнах, но дальше начинается такой политический жесткач, что почти вся современная сатира начинает казаться трусливой. Очень приятно, что у нас появляются сложные тексты, сочетающие в духе метамодернизма (так называется на Западе эта новая сложность) несколько жанров, несколько повествовательных манер и несколько равноправных посланий читателю. Не думаю, что Поляринов чему-то учился у современных американских романистов (хотя читал их внимательно, да это и естественно для переводчика). Скорее он первым обнаружил главный вектор развития современной российской реальности, в которой вроде бы нету никаких векторов. Он нашел, грубо говоря, центр тяжести — как и называется его книга. При этом она не умозрительна — есть очаровательные герои, масса побочных увлекательных историй и на редкость обаятельный рассказчик.

Так что имя это следует запомнить. Быстрых результатов не ждать — Поляринов работает медленно и требовательно, — но в перспективе он нас обрадует чем-то ни на что не похожим.

герой

Невыносимая история любви и молодости

Денис Драгунский. «Автопортрет неизвестного». М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2018.

Второй большой — «настоящий» — роман главного сегодняшнего новеллиста Дениса Драгунского. Он плодовит, как Трифонов (вообще во многом на него равняется): тот, нащупав свою манеру, выдавал в год по шедевру. Драгунский написал роман с действительно небывалым героем, но сказать, кто этот герой, — значило бы выдать главный секрет. В принципе он отгадывается уже странице на сотой, а кто поумней меня — додумается и раньше, — но не в нем дело. Хроника жизни советского художника-конформиста, напряженная, как всегда у героев Драгунского, личная жизнь с блестяще написанной эротикой, но главное — великолепные подробности живописного мастерства, словно автор всю жизнь занимался не филологией и политологией, а тайно осваивал секреты портретов и натюрмортов. Почти у всех героев есть узнаваемые прототипы (особенно нагляден Петр Кончаловский), масса мгновенно узнаваемых деталей, разговоров, слухов, быт советской богемы, элиты и рядовой интеллигенции — а все вместе складывается в такую невыносимо тоскливую историю любви и молодости, в такую летопись горькой и безнадежной страсти, что местами выть хочется. И тоже — вот совпадение! — имеется ненаписанный роман, и тайное объяснение главных механизмов советской истории, и роковые семейные связи, которые вдруг выстраиваются в единую схему только в конце. А лучше всего удаются Драгунскому героини: они, в отличие от героев, быстро все понимают, умеют действовать и ничего не боятся.

Эти три книги складываются в странный цикл, потому что лейтмотивы в них общие. И выясняется, что мы живем в необычайно таинственные времена. Если иногда немного задумываться и помнить советское, а то и досоветское прошлое — оказывается, что мы доигрываем старую драму, которую поторопились забыть, а сейчас она тайно двигает нами. И сонное наше время — как раз кульминация, наступающая обычно в третьем действии. А в четвертом будет развязка, после которой никто из нас не останется прежним.

— Я предлагаю группу «Битлз» <...>

— Группа «Битлз». Мало кто помнит, что (при их международной славе) началась она всё-таки с британских портовых кабаков.

<…> Не готов к разговору о Коле Васине, хотя очень его жаль. <…>

<...> Ну а с первым [местом] всё предсказуемо — «Битлз», битлы. Великая группа, которую даже называют вторым пришествием Христа, потому что они тоже несли человечеству любовь. Ну как-то вернулись в четырёх таких ипостасях. Да, покойный Коля Васин, который, вот, собственно, погиб совсем недавно (царство ему небесное), говорил, что «Битлз» вернули человечеству веру. И это, может быть, самое точное, что можно о них сказать. Поэтому, естественно, в колбу отправляются весёлые фотографии «ливерпульской четвёрки». <...>

Соратник — отвратительное слово. Его теперь везде встречаю я. Оно как будто знак всего плохого: напыщенности, пафоса, вранья. Словечко это в нынешнем формате себя дискредитирует само: соратники — у тех, кто любит рати, а любят их не ратники, а чмо. Подобный сленг употребляют сдуру, чтоб веса аппаратного набрать, лишь те, кто видит жизнь, литературу и русских — как одну большую рать. Такие никогда не понимали, что значит вкус; и перли напролом. Недаром же у Розановой Марьи «Нас рать!» висит над письменным столом.

Союзник — тоже слово не из лучших. Им прикрывают ложь и кумовство. (Есть более приличное — попутчик, — но РАПП скомпрометировал его). Оно гнетет каким-то долгом, грузом, какой-то подневольностью к тому ж: не знаю, что такое — брат по узам. Супружеские узы — тоже чушь. Один российский царь, напрягши мускул, сказал, коль современник нам не врет, что только два союзника у русских, и эти двое — армия и флот; и этот слоган воспевают музы, и лидер видит в нем девиз страны… Сегодня к нам никто не хочет в узы. Лишь нефть и газ… но тоже неверны.

Сотрудник — подозрительное слово. Мне как-то от него не по себе. Оно не значит ничего другого, как тайный соработник КГБ. Среди сомнений тягостных подспудных приглядываясь к некоторым тут, бывало, спросишь: это не сотрудник? В ответ тебе уверенно кивнут. И кстати, труд — не главное занятье в Господнем ослепительном ряду, а наше первородное проклятье, и я не верю в братство по труду.

Есть слово неприятное «коллега». Само оно неплохо, но, увы, — его употребляет суперэго, что тут у нас на должности главы. В войсках, на рыболовном ли ковчеге, в гостях и дома, в тундре и в Крыму — ко всем он обращается «коллеги»; но мы же не коллеги же ему! Я не желаю чуждого ночлега, от бегства, так сказать, спаси Аллах, — но я ему нисколько не коллега в его весьма сомнительных делах. Когда минуют эти передряги и ночь уступит первому лучу, его коллеги будут все в Гааге, а я там не бывал и не хочу.

Во временах счастливых и несчастных, пригодных для проклятий и поэм, мне симпатично слово «соучастник». Оно тут применяется ко всем. Отечество вошло неудержимо в глубокий клинч, как предсказал Немцов: одни тут соучастники режима, другие — соучастники борцов. А третьих нет. Такой расклад бедовый у нас осуществился наяву. И потому — я соучастник «Новой» и вас к тому же самому зову.

История не знает слова «жалость». Здесь нету индульгенций для меньшинств. Ты воздержался (или воздержалась)? Отнюдь. Ты соучастник. Распишись. Увы, нейтралитета больше нету. Альтернатива — лишь небытие.

И вот — я выбрал «Новую газету» и числюсь соучастником ее.

Вложись в нее. К чему тебе посредник? Надежнее вложенья нынче нет. Я сам — ее сотрудник, «Собеседник» (где тоже соучастник тридцать лет). Нет выбора, коллеги. Жребий брошен. Зову вас русским стансовым стихом: давайте соучаствовать в хорошем.

Иначе все окажемся в плохом.

«Как вы относитесь к творчеству Дэниела Киза?»

Ну, как сказать? «Цветы для Элджернона» — интересная книга (если я о том авторе говорю, которого вы имеете в виду). А вот этот роман про Билли Миллигана мне кажется более интересным, хотя… Как вам сказать? Там главные сюжетные возможности всё-таки не раскрыты. Он решил писать документальный роман о человеке с множественными личностями, а мне представляется, что интереснее было бы… Я хотел такую пьесу написать, но…

Ну, представьте себе — есть юноша и девушка в дурдоме. У обоих очень распространённый (в Америке это там почти профессиональное заболевание, почему — отдельная тема) синдром множественных личностей. И вот, скажем, в ней живёт японский рыбак 63 лет, а в нём — я не знаю, исламский террорист. И вот им двум очень хочется совокупиться, но они никак не могут этого сделать, потому что всё время перещёлкиваются, всё время попадают разные ипостаси друг на друга, а сами они никак не могут нормально переспать. Вот в этом-то и заключается драма, что как бы он ни хотел её, грубо говоря, трахнуть, он всё время натыкается в ней… Ну, представляете, он в нормальном своём состоянии, он 18-летний юноша, а в ней сидит венгерский эмигрант 72 лет — и у них опять ничего не получается! В конце концов им всё-таки удаётся, но во время пожара, когда выступают на первый план настоящие личности. Весь дом горит, а они внутри его предаются разнузданной страсти.

Вот это мог бы быть прекрасный такой сюжет. Дарю желающим. Отличную пьесу можно написать. Всё трещит, гремит, рушится (и на сцене тоже всё), а они среди этого орут от страсти. Отличный был бы эпизод, но как-то всё лень. А если кто-то захочет — сделайте. Мне кажется, что Киз прошёл мимо очень талантливой истории.

«Интересна ли вам история Билли Миллигана? Как вы относитесь к роману Дэниела Киза?»

Мне безумно она интересна. Настолько интересна, что я планировал когда-то писать сценарий. И даже был у меня режиссёр, которому это очень нравилось тоже. Вот сидит в дурдоме парочка: ему — двадцать пять, ей — восемнадцать, у них обоих множественные личности. И им очень хочется как-нибудь реализовать эту их взаимную симпатию, но всё время получается так, что она японский рыбак XVIII века, а он американский конгрессмен, то она пятилетняя девочка, а он глубокий старец какой-нибудь грузинский. Ну, всё у них не получается! И они не могут синхронизироваться. Пока, в конце концов, не находят единственно верный способ (догадайтесь о нём) эту синхронизацию произвести. Там довольно много было интересных коллизий смешных. Это хорошая могла быть пьеса для двух гениальных актёров, которые демонстрировали бы вот такое перевоплощение. Но потом мне показалось, что эта идея на целую пьесу не тянет, надо ещё что-то там додумывать.

Да, мне очень интересны множественные личности. Но если вы, dwan, спросите меня серьёзно, верю ли я в случай Билли Миллигана, я вам с полной серьёзностью отвечу: нет, не верю. Билли Миллиган — гениальный имитатор, гениальный притворщик, который умудрился американских психиатров убедить в том, что в нём живёт сорок человек.

Если вдуматься, то существуют действительно некоторые американские сугубо местные психические болезни. Вот это очень странная и интересная вещь — географическое распространение тех или иных синдромов. Насколько мне известно, нигде больше не практиковалась множественная личность, не встречалась такая наглядная история множественных личностей. Обратите внимание, что во множестве американских фильмов так или иначе это разбирается. Ну, это, наверное, потому, что этой нации присуще такое наибольшее внимание к юриспруденции, любовь к крючкотворству, к судебной медицине, к доказательству патологических случаев. И я думаю, что Билли Миллиган — это идеальный кейс для демонстрации тонкостей американской юстиции.

Кстати, Билли Миллиган сумел доказать же, сумел освободиться, сумел доказать, что насиловал не он, а его вторая личность. Но в России таких вещей нет — наверное, потому, что у нас существование множественных личностей внутри одного человека — это нормальная практика, нормальный способ выживания, а не патология.

«Вы как-то делились задумкой романа о странной парочке, каждый из которых страдает раздвоением личности. Вы сказали, что в конце им удалось обхитрить свой недуг и заняться любовью. Стало интересно, как это у них вышло, раскройте секрет».

Там вообще сложный был сюжет, но дело в том, что вот этот multiple disorder, вот это множественное расстройство личности, — это американский диагноз. Он больше, по-моему, нигде и не встречается. Как бы сама сложность американской жизни приводит к этому расстройству, хотя я абсолютно уверен, что это никакой не diosorder, а такой банальный совершенно simulation. И самая знаменитая эта история про множественную жизнь, которая изложена Даниэлом Кизом, — она, по-моему, просто случай гениальной или очень талантливой симуляции. Сейчас вот фильм делают, посмотрим, что из этого выйдет. Мне кажется, что это вообще красивая история. Вот в дурдоме встречаются два человека, в каждом из которых обитает несколько личностей, как это обычно бывает в американских таких историях. Один, допустим, японский рыбак XIX века, а другой — современный террорист, третий — престарелая крестьянка, но при этом они — молодые люди, молодые студенты по двадцать лет, он и она. Они любят друг друга, но им никак не удается трахнуться, потому что они не могут синхронизироваться. Все время с одной стороны, допустим, сербский террорист, а с другой — японский рыбак. И никак у них не получается спариться. Ну и потом с помощью третьих лиц они наконец синхронизируются.

Это могла бы быть прекрасная комедия, и очень, кстати говоря, перспективная для артистов. Потому что она дает артистам великолепную возможность перевоплощений. Мне Хабенский как-то рассказывал, что самым прекрасным, самым увлекательным опытом работы для него было перевоплощение в женщину в «Ночном дозоре», когда они, помните, обмениваются личностями, и он начинает ее изображать, с ее жестами. Это потрясающе. Он говорит: «Я, как в зеркало, в нее смотрел, воспроизводил, это была такая отличная школа». Вот мне кажется, что если бы кто-то из режиссеров, ныне нас слушающих или кто-то из людей, близких к режиссерам, рассказал бы об этом замысле какому-нибудь московскому постановщику, я бы эту пьесу за месяц с необычайной легкостью навалял. И как сказано, собственно, у Гоголя, помните, в письме к Пушкину: «Выйдет комедия смешнее черта, дайте только сюжет». А у меня даже и сюжет есть уже, я готов это сделать хоть завтра. Но я пока не вижу режиссера, готового поставить такую историю. А вообще, что в таком умеренном комфортном дурдоме типа, как он описан у Патрика в «Странной мисс Сэвидж», такой, скорее санаторий. Встречаются мальчик и девочка по восемнадцать лет. И они бы полюбили друг друга, но проклятые множественные личности мешают им встретиться. И там была бы масса таких положений!

Представляете, молодые актеры (я по своему сыну сужу, как они любят перевоплощаться в разных одновременно), и они там за один разговор успевают десять человек изобразить. Как бы он там перевоплощался сначала в одно, потом в другое. И главное, что зритель никогда не знает, кто они на этот раз. По-моему, гениальная была бы история. Так что, если найдется режиссер, готовый этим заинтересоваться, я в его распоряжении.

«Как вы относитесь к творчеству сценариста и режиссера Чарли Кауфмана? «Вечное сияние чистого разума», «Быть Джоном Малковичем», «Адаптация»?»

«Вечное сияние чистого разума» очень нравится мне. А вот этот фильм про сон, забыл, как он называется... «Пространство сна», «Академия сна» (где он сам и режиссёр), — я на нем заснул, простите меня все. Вообще, мне кажется, он хороший писатель, а как режиссер я его не понимаю. «Быть Джоном Малковичем» — это интересная история, но «Вечное сияние чистого разума» лучше всего придумано.

<...>

А, ««Науку сна» и «Вечное сияние…» снял Гондри, а Кауфман — сценарист». Спасибо, очень приятно. Видите, я же все-таки по памяти такие вещи говорю.

---

«Наука сна» — «La science des rêves» (2006) — режиссёр и сценарист Michel Gondry

<...> Тут, кстати, довольно много вопросов, как я отношусь к фильму «A Cure for Wellness», то есть «Лекарство от здоровья». Понимаете, Вербински — он же вообще мой любимый режиссёр. И он всегда был очень успешным режиссёром. Потом он по какой-то странной глупости публики и глупости критики провалился с «[Одиноким] рейнджером», но я считаю, что это ошибка. Фильм этот ещё станет культовым обязательно.

И вот теперь, значит, «Лекарство от здоровья» — абсолютно артхаусный такой боевик, который далеко не собрал ещё своих затрат, в лучшем случае выйдет в ноль, свои 40 миллионов должен он собрать. Но вызывает он очень стойкую негативную реакцию. Дело в том, что мне кажется, что Вербински снимал не триллер, конечно, а он снимал сон, такой сон о своих навязчивых состояниях. Как всегда, очень много лейтмотивов прекрасных, тесно связанных, сложно уложенных. Сюжет плохой, сюжета нет в общем. Но есть замечательная музыка. И главное — есть удивительная мелодия, удивительный ритм рассказывания этой истории. Вот он стал снимать сны. <...>

<...> А сейчас вот он снял очень громкий триллер, который оглушительно провалился в Америке, который называется «Лекарство от здоровья» [«A Cure for Wellness», 2016]. Но я вот лично его там нашёл (поскольку мы с ним ещё в Москве познакомились, я у него интервью брал), чтобы сказать: «Молодец, прекрасно, продолжайте в том же духе». Потому что в этом фильме сюжет предельно идиотский, но он при этом такой страшный, такой атмосферный. Там так замечательно нагнетаются детали. Посмотрите. Это вам классический пример Гора Вербински. <...>

<...> Наступило повествование новое, которое, кстати сказать, мне стало более или менее заметно уже в фильме давнего моего кумира и неоднократного собеседника Гора Вербински [Gore Verbinski], который снял фильм «A Cure for Wellness» [2016] («Лекарство от здоровья»). Те немногие несчастные, которые посмотрели эту картину в России, могут, пожалуй, согласиться с мнением Антона Носика, которое он сформулировал… (сегодня у него День рождения; поздравляю тебя, Антон), которое он сформулировал сразу же после просмотра: «Очень плохо и очень интересно». Я бы со своей стороны сказал, что это, может быть, не так уж плохо. Хотя, когда я весь свой американский семинар потащил смотреть эту картину в Лос-Анджелесе, я испытывал после этого чувство глубочайшей неловкости. Не знаю, как Вербински, а мне трудно было смотреть в глаза этим людям после финала. Тем не менее, это новый жанр, это новый способ рассказывания истории, к которому нам с вами придётся привыкать. <…> А вот «Лекарство от здоровья» — это бред собачий, но каждый кадр этого бреда и гениальная музыка, и потрясающие панорамы, невероят… это так талантливо, что за это можно отдать там 20 производственных картин, даже самых лучших. Потому что «Лекарство от здоровья», я считаю, это всё равно великое кино. И это, кстати, мой грех, потому что я когда-то ему во время разговора, когда он в Москву приезжал, я сказал: «Вы режиссёр класса Тарковского». И он имел неосторожность поверить. Вот и решил снимать кино класса Тарковского. А надо было снимать четвёртую серию «Пиратов Карибского моря». Да. Но, кстати, когда я это ему сказал, Джонни Депп зааплодировал. Так что, видимо, какой-то смысл всё-таки в этом есть. <...>

<...> Ну, Вербински это несколько надоело, и он пошел развивать свое искусство и снял «Лекарство от здоровья» («A Cure for Wellness») — фильм, который, как любят писать недоброжелатели, «оглушительно провалился», но при этом был, с моей точки зрения, шедевром, имея все шансы стать культовым. И в каком-то смысле, понимаете, послевкусие от него не отпускает многие месяцы потом. Я посмотрел его в Штатах, когда он вышел. Сначала, естественно, вышел в крайнем негодовании, но потом сделал все возможное, чтобы донести до Вербински эту позицию: «Нет, все получилось. Нет, это правильно».

И действительно, я там не следил за сюжетом, весьма путаным, но с точки зрения этих лейтмотивов, которые, по его выражению, assembling a movie — собирают картину, собирают зрелище с точки зрения этих струн, которые протянуты через фильм, это очень совершенное произведение. И потом, там несколько раз, надо вам сказать, действительно довольно страшно. Вот мы с покойным Антоном Носиком, Царствие ему небесное, сошлись в том, что фильм абсолютно несостоятельный, совершенно провальный и абсолютно прекрасный. Вот такое бывает. Я уже не говорю о том, какая там музыка, братцы! Чисто музыкальное решение этой картины — это на каком-то просто высшем техническом уровне. <...>

<...> Кстати, мне кажется, когда сам Вербински стал снимать в расчете на подсознание, когда снял «Лекарство от здоровья», он, конечно, потерял в художественной силе, потому что лучше всего ему удается крепко продуманные и сильные художественные сюжеты. Он не импрессионист совсем. <...>

«В прошлой передаче вы говорили, что Голливуд примирил коммерциализацию и высокое искусство. А можете рассказать, на примере каких работ это произошло».

Открываете в Википедии статью «Новый Голливуд» и все читаете. Видите, я впервые вот о Новом Голливуде как о художественном явлении, которое сегодня вдохновляет миллионы, услышал — вы не поверите — довольно поздно. Приезжал Гор Вербински, мой любимый американский режиссер: там «Пираты» [«Pirates of the Caribbean»], «Звонок» [«The Ring»], «The Weather Man» и всё такое. Я, кстати, очень люблю «A Cure for Wellness» (по-моему, «Лекарство от здоровья») — блестящая картина. А уж как я люблю этого «Одинокого рейнджера», оболганного в критике… Нет, Гор, что ни говорите, Гор номер один.