Как же хорошо, что есть друзья, которые позовут ночью на чай и не только, и все обьяснят про эту жизнь. Да еще и в эдаких народовольческих очках от Oshuev Nikita ;)
Менее всего Бродский нуждается в моей защите. Но вспоминаю всё время один текст.
Тут пишут, что Бродского «на Западе нет» — ну, если мы так начнём измерять, на Западе вообще русской поэзии нет, в гробу они ее видали. Бродский, тем не менее, есть, и я читал как-то работу одного британского филолога, где он пишет: божечки, кому дали премию! Он же сексист, гомофоб, антилиберал, империалист, милитарист, ксенофоб... Ну и далее. Бродский — один из символов неприятия того, что творится сейчас в мире: вна украинах, прибалтиках и у их хозяв. Сдавать Бродского (тем более, в такие дни) — своих сдавать, обеднять себя. Его, кстати, Дмитрий Быков почище Сёмина ненавидит. С чего бы это? С того, что Быков понимает, что такое Бродский.
из комментариев:
Alexander Ostrovsky: Быков ненавидит Бродского еще и из-за стихотворения «На независимость Украины», в котором Иосиф Александрович очень точно характеризовал ситуацию и нарисовал ее перспективы. Очевидно, что мнение Бродского по этому вопросу Быкову неприятно. Любому нетупому понятно (а Быков точно не туп), что Бродский прав, и этого Быков Бродскому простить не может.
Zakhar Prilepin: Александр Островский Быков не любил его задолго до того, как эти стихи возникли в общественном внимании
гости: Алексей Венедиктов, главный редактор «Эха Москвы» Максим Курников, журналист «Эха Москвы» Сергей Пархоменко, журналист Евгений Ройзман, политик Олег Овчаренко, корреспондент «Эха Москвы» Сергей Смирнов, журналист, главный редактор «Медиазоны» Дмитрий Быков, писатель Валерий Соловей, политолог
ведущие: Алексей Нарышкин, Алексей Соломин, Александр Плющев
[Александр Плющев:] ― Дмитрий Быков, писатель у нас по телефону на связи. Дмитрий, добрый вечер!
[Алексей Соломин:] ― Добрый вечер!
[Дмитрий Быков:] ― Добрый вечер, дорогие друзья!
[Александр Плющев:] ― Вы сегодня во «Внуково» ездили, да, встречали?
[Дмитрий Быков:] ― Ну да, мне пришлось для этой цели приобрести воронежский билет и по нему там пускали со 2-го этажа в зал прилета. А дальше их разделяет, как вы знаете, простой эскалатор.
[Александр Плющев:] ― Вообще, символично. Обычно в случае чего «бомбят Воронеж», а вы вот, значит, в него не полетели.
[Дмитрий Быков:] ― Ну да, я был бы довольно значительной бомбой, но, слава богу, я туда не попал. Понимаете, есть, собственно, две новости. Одна, конечно, ужасная. То, что Алексей задержан, это свидетельство того, что власти выбирают всегда самый примитивный, самый худший и в каком-то смысле самоубийственный вариант. Это, конечно, выстрел себе в ногу. Но хорошая новость заключается в том, что общее настроение — это отношение гадливости, брезгливости и к этой политике, и к этому карнавалу со встречей там несчастной, ни в чем не повинной Ольги Бузовой, которую в результате тоже развернули в «Шереметьево». Всё это в целом производит впечатление плохого цирка. И цирк совершенно позорный. И как-то, понимаете, если раньше у меня было ощущение, что нам долго еще жить в этом абсурде, сейчас ощущение, что всё шатается просто как зуб старческий, простите.
[Александр Плющев:] ― А у вас не возникло ощущения, что это как раз была такая очень четко спланированная операция, такая, как говорят, разыгранная как по нотам, нет?
[Дмитрий Быков:] ― Нет, ну если она и была четко спланирована, то она спланирована, конечно, предельно идиотским образом. Понимаете ли, потому что, в конце концов, люди, которые были в этом самолете, люди, которые встречали этот самолет, люди, которых на холоде продержали два часа, потому что не пускали без билетов — ну это всё тоже ведь, понимаете, уже далеко не лояльный, далеко не провластный электорат. Со своим электоратом, каким угодно, нельзя так обходиться. Но насколько просто, насколько элегантно было бы вот сделать вид, что ничего не происходит. Спокойно приехал, спокойно встретили. Не обратили внимания. Действительно, да кому он нужен? Но для того, чтобы так поступить, нужно чувствовать хотя бы минимальную уверенность. А они так страшно его боятся. Если они так страшно боятся человека, у которого ничего нет и за которым ничего нет, представляете, как они боятся друг друга.
[Алексей Соломин:] ― Дмитрий Львович, а когда вы узнали о том, что Навальный объявил о возвращению в Россию, вот ваше первое такое впечатление каким было?
[Дмитрий Быков:] ― Радость, радость. Я вам скажу почему. Потому что когда долгое время ничего не происходит, событие — оно вызывает восторг. Происходит встряска. Знаете, даже приговоренные ждут так называемую перемены участи. Человек, который долго сидит, признается в ужасных преступлениях, чтобы хоть как-то переменить участь. Вот здесь, когда в стране долгое время ну ничего не происходит ничего, каждый день новости все из серии как у Бродского «Последние Запрещенья». Еще чего-то нельзя, еще что-то ужесточено, еще какие-то совершенно абсурдные объявлены процессы вроде геноцида во время Второй мировой. И тут вдруг Навальный принимает решение. Он создал в стране повестку. Ведь власть должна эту повестку создавать. А она генерирует только повестки в суд и в военкомат. Но ведь это неправильно, понимаете. Вот он создал событие, о нем стали говорить. Воздуху заметно прибавилось.
[Александр Плющев:] ― А как, по-вашему, будут развиваться события в ближайшие время? Ну я имею в виду там, я не знаю, ужесточение репрессий, или там Навального выпустят, но будут прессовать. Ну короче, любой ваш прогноз.
[Дмитрий Быков:] ― Естественно, что они его будут прессовать. Но, в принципе, понимаете, а кой черт репрессии? Вот это же мне нравится… Они — что они могут сделать: убить, да, посадить, да. Но ведь это может сделать любой гопник. Натравить каких-нибудь очередных гопников, которые, кстати, храбрятся только под государственной защитой, каких-нибудь военных преступников натравить. Да ради бога! Но они могут сделать не больше, чем любой подонок в подворотне. А вот предложить что-нибудь интересное они не могут. Мы в этом убедились. Ждем, ждем интересного — нету. Поэтому, конечно, лучи поддержки Леше.
[Алексей Соломин:] ― Дмитрий Львович, а нет ли ощущения, что общественный статус Юлии Навальной сейчас будет в чем-то похожим на статус вот жен политических лидеров белорусских…
[Александр Плющев:] ― Ну, Светланы Тихановской, прямо скажем, чё.
[Дмитрий Быков:] ― Ну, конечно. Это просто означает, что очень резко ускорится процесс. Понимаете, ведь вот в России действует один принцип, который почему-то всё время забывают. Когда начинают давить родственников — даже врага, даже врага народа, — это не вызывает в народе поддержки, наоборот. Все-таки моральные скрепы в этом смысле сильны. Декабристы были хороши или плохи, но подвиг их жен обелил их навеки, сделал их святыми. И теперь уже все попытки в фильме «Союз спасения» не могут скомпрометировать декабристское движение, потому что есть фильм «Звезда пленительного счастья», потому что есть подвиг жен. Нельзя давить жен и детей. Ну, это такая вещь, которая не прощается в России. Поэтому Юле, конечно, сил. И перспективы у нее самые серьезные.
[Алексей Соломин:] ― Я чуть уточню свой вопрос. Дело в том, что жены белорусских лидеров, они сами ведь стали суть политическими лидерами…
[Дмитрий Быков:] ― Конечно.
[Алексей Соломин:] ― …в отсутствие своих мужей. А у Юлии Навальной такая же судьба?
[Дмитрий Быков:] ― Понимаете, я бы уточнил. Они стали не политическими лидерами, они стали лидерами моральными, а это очень важно. К тому же у Юлии Навальной все решительно есть для того, чтобы в функции лидера общественного мнения выступить. Она не политический лидер. Она именно лидер, говорящий: «Ну, ребята, ну что ж вы делаете?» Она своей судьбой задает самый страшный вопрос. И в этом смысле, конечно, это всё очень характерно, очень наглядно. Главный плюс в русской истории — ее наглядность. Моральный ее авторитет после этого колоссально возрастет. Ведь, понимаете, сейчас в России политики нет, и судьба России будет решаться не на политическом поле, а на поле моральном.
[Александр Плющев:] ― Угу. Наверное последний вопрос к вам. Сегодня я разговаривал с Христо Грозевым. Он в ближайшие пару дней обещает новое расследование, связанное с перемещением эфэсбэшников. И он сказал, что это будет бомба, поскольку речь идет уже о покушении на не политического деятеля. Ну, у политика профессиональный риск, а вот у неполитического деятеля это как бы ну сложно себе представить… чтобы вот покушаться на неполитического деятеля. Допускаете, что это можете быть вы?
[Дмитрий Быков:] ― Вы знаете, так хорошо я о себе не думаю, хотя спасибо Христо Грозеву и спасибо вам за этот вопрос. Давайте подумаем о другом: на наших глазах происходит покушение на жизнь 140 миллионов: у них отнимают смысл жизнь, будущее. Что на этом фоне одна частная жизнь? На фоне страны, которую погружают в гротеск и позор. Давайте что-нибудь уже сделаем.
[Александр Плющев:] ― Понятно.
[Дмитрий Быков:] ― Спасибо вам огромное.
[Александр Плющев:] ― Спасибо вам. Спасибо, Дмитрий Львович. Счастливо.
Автор рубрики «Книга на выходные», главный редактор книжного сервиса MyBook Екатерина Писарева — о том, какие важные книги выйдут в России в нынешнем году.
<...>
«Истребитель»
Автор: Дмитрий Быков. Издательство: «Редакция Елены Шубиной».
О чем: о советских летчиках
Совсем недавно у писателя и поэта Дмитрия Быкова вышла книга «Ничья. 20:20» — про события прошлого пандемийного года. А в «Истребителе» автор обращается к 30-м годам XX века.
«Это роман о том, как в 1937–1938 годах погибли один за другим в результате необъяснимых случайностей несколько любимцев Сталина, блестящих профессионалов. А еще один блестящий профессионал очень профессионально расчленил свою жену и почему-то уцелел. Но самое странное, что убитая им жена разъезжает по южному берегу Крыма и всем про себя рассказывает разное. Нет, решительно ничего нельзя понять в этом романе по краткому описанию. Давайте считать, что это роман про советскую вавилонскую башню, в обломках которой мы все сейчас живем»,
— предлагает Дмитрий Быков.
Вместе с романами «Июнь» и «Икс» «Истребитель» входит в «И-трилогию».
В семь двадцать он приедет Из Ибаха назад. Ни Путин, ни Медведев Не знают, что сказать. И я не знал бы тоже На месте их гэбни, Но, слава тебе Боже, Я всё же не они.
Как именно пригреть его — И так уже потёртого? Посадят в Шереметьево? Иль сразу же в Лефортово? Не впустят по погоде ли, Опять отравят вдруг его? Чтоб мы не колобродили, Закроют въезд во Внуково? Впаяют пару лет ему — Проглотит либерда, Поэтому, поэтому Нельзя ходить туда*.
В семь двадцать он приедет, Берлинский пациент. Подбейте дебет-кредит — Какой тут хеппи-энд? Народ настроен строже, Чем в кризисные дни (Но, слава тебе боже, Я тоже не они).
Подумайте, товарищи! Устроят вам судилище. Уже бойцов созвали же, А вас предупредили же! Нацелился ОМОН уже, Сцепился — не расступится… Тролленыши, гварденыши, Залупинцы, запутинцы… Мы только крикнем вслед ему — А толку, господа? Поэтому, поэтому Нельзя ходить туда**.
В семь двадцать он приедет — И бдительный Следком Давно об этом бредит И брызжет кипятком. Обидел ветерана, И фонд им тоже спёрт… Я думаю, охрана Поднимется на борт.
Спаси нас, Богородица, — Как наша жизнь запутана! Теперь-то он озлобится И станет хуже Путина. Принюхайтесь как следует — Букет привычных запахов: Он нами пообедает, Чекистами позавтракав. Иных рецептов нет ему — Расстрелы без суда… Поэтому, поэтому Нельзя ходить туда***.
В семь двадцать он приедет, Жестокий троглодит, Все раны разбередит — Точней, разбередит; А мы в российской прозе, Среди родных скорбей Пригрелись, как в навозе Пугливый воробей.
Создание безбожное, Ты выбрал дело сложное, Тревожное, острожное И в целом невозможное. И на морозе адовом Назло друзьям-рептилиям Опять терзаться надо нам — Пойти ли, не пойти ли нам, Послать ли нам привет ему Иль плюнуть, как всегда… По одному поэтому Нельзя ходить туда!****
В семь двадцать он приедет, Коварный прохиндей, И сразу же отцедит Людей от нелюдей. Добавлю эпатажно, Любя смущать умы: Каков он есть — неважно, Важней — какие мы.
Мы ведаем, учёные: Мир движим только бреднями, Чем больше обреченными, Тем более победными. Чего бояться, Боже, нам, Когда и так уж в пасти я? Чем дело безнадёжнее, Тем сладостней участие. Всё сбудется по Летову — Убей в себе орду. Поэтому, поэтому Кто как, А я пойду*****.
* Это призыв. ** Это тем более призыв. *** Это конкретно призыв. **** Это пламенный призыв. ***** А это не призыв.
Вслед за сводным списком главных русских книг XXI века «Полка» открывает для читателей персональные списки экспертов. На этой странице собраны списки, чьи составители дали согласие на их публикацию. Ещё больше поводов для чтения: вы можете познакомиться с выбором экспертов, чьему вкусу доверяете, или просто найти интересные для вас книги, о которых раньше не знали!
<...>
Дмитрий Быков, поэт, писатель, журналист:
1. Денис Драгунский. Плохой мальчик 2. Людмила Петрушевская. Нас украли. История преступлений 3. Ксения Букша. Чуров и Чурбанов 4. Владимир Шаров. Царство Агамемнона 5. Елена Иваницкая. Делай, что хочешь 6. Виктор Пелевин. Числа 7. Борис Акунин. Трезориум 8. Валерий Попов. Плясать до смерти 9. Михаил Успенский. Райская машина 10. Александр Фурман. Книга присутствия
<...>
Андрей Василевский, поэт, главный редактор журнала «Новый мир»:
9. Дмитрий Быков. Остромов
Евгений Водолазкин, писатель, литературовед:
7. Дмитрий Быков. Июнь
Мария Галина, поэт, писатель:
5. Дмитрий Быков. ЖД 6. Дмитрий Быков. Остромов
Стефано Гардзонио, филолог:
5. Дмитрий Быков. Борис Пастернак
Александр Горбачёв, критик:
8. Дмитрий Быков. Орфография
Саша Гусева, писательница, редактор журнала «Незнание»:
37. Дмитрий Быков. Июнь
Никита Елисеев, филолог, критик, библиограф Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург):
Дмитрий Быков
Весь целиком. Без изъятия. Вочеловеченная книга, воплощённая литература современности. «Человек-гора». Квинбус Флестрин. От фельетонов и статей, от лирических стихов до стихов сатирических, от романов до биографических книг. Он — один за всех. Таких, как он (журналистов, сатириков, поэтов, романистов, беллетристов), должно было быть много, а он один... Немного историософии (хорошо, хорошо, пусть будет дилетантской). Наше время — время пореволюционной диктатуры, всех её этапов, сжатых, вмятых в одно. На французские деньги разом, единовременно: термидор, бонапартизм, реставрация, Луи Филипп с Луи Бонапартом (Наполеоном III). (Светит ли нам франко-прусская война и Парижская коммуна — вопрос не ко мне, да если бы и знал ответ, всё равно бы не ответил...) В полном согласии с этой вжатостью всех слоёв после-революции у нас и появился ОДИН, в котором разом вжаты и Беранже, и Бодлер, и Дюма-отец, и Дюма-сын, кстати тоже, и Бальзак, и даже Золя...
Великий работник, чья популярность законна, справедлива, правильна. Поэт, который смог (опять-таки) в слова вжать очень точные формулировки нашего времени (неважно, что некоторые из этих слов были написаны до нулевых): «Этот пир пауков многоногих, бенефис комаров и червей, справедливость — словцо для убогих, равновесие это верней. Эта ростепель, оттепель, сводня, сор и хлам на речной быстрине, эта страшная сила Господня, что на вашей… пока… стороне». (Вы уже поняли, что все цитаты по памяти). Или: «Страшна не сама по себе хренотень в российских редеющих кущах, а то, что ложится зловещая тень на восемь веков предыдущих...»
Шамиль Идиатуллин, писатель:
Нон-фикшн > 3. Дмитрий Быков. Борис Пастернак
Игорь Кириенков, критик:
6. Дмитрий Быков. Борис Пастернак
Максим Кронгауз, лингвист, профессор РГГУ:
3. Дмитрий Быков. Борис Пастернак
Марк Липовецкий, литературовед, профессор Колумбийского университета (США):
7. Дмитрий Быков. Остромов, или Ученик чародея
Максим Мамлыга, критик, обозреватель:
65. Дмитрий Быков. Лекции по русской литературе
Константин Мильчин, критик, шеф-редактор проекта Storytel:
4. Дмитрий Быков. ЖД
Егор Михайлов, критик, редактор сайта «Афиша Daily»:
3. Дмитрий Быков. Июнь
Андрей Немзер, критик, литературовед, профессор НИУ ВШЭ:
9. Дмитрий Быков. Оправдание 22. Дмитрий Быков. Борис Пастернак
Сергей Оробий, критик, литературовед, доцент Благовещенского государственного педагогического университета:
5. Дмитрий Быков. Квартал: прохождение
Екатерина Писарева, критик, главный редактор портала MyBook:
37. Дмитрий Быков. Июнь
Валерия Пустовая, критик, писательница:
120. Дмитрий Быков. Эвакуатор
Марина Степнова, писательница, профессор НИУ ВШЭ:
16. Дмитрий Быков. Борис Пастернак
Владислав Толстов, критик:
14. Дмитрий Быков. Орфография
Татьяна Трофимова, филолог, преподавательница ВШЭ-РЭШ:
