Экс-генерал КГБ Олег Калугин: «Традиции КГБ — воевать со своими — продолжаются»Сегодня, чтобы встретиться с генералом КГБ Олегом Калугиным (бывших генералов, как и бывших чекистов, не бывает), надо лететь в Вашингтон. В Америке он получил гражданство, а на родине — пятнадцать лет за измену. Правда, и то, и другое — с большим опозданием: из КГБ он демонстративно, с массой разоблачений ушел в 1990 году, а в Штаты уехал десять лет спустя. Тогда ему казалось, что на три года.
Оказалось, на подольше.
Встретились мы в Музее внешней разведки, где, помимо Калугина, читают лекции и консультируют желающих лучшие из отставных шпионов и политических историков. Калугину без году семьдесят, но этого возраста ему никак не дашь — он заигрывает с афро-американскими секретаршами в офисе, улыбается и легко сыплет цифрами.
Перечитывая Быкова
— Быков? Я вас тут почитал. Интересно пишете.
— Вы что, досье собираете?
— А как же. Профессионал все-таки. Наша разведка всегда была, не в обиду Америке, самой крепкой — куда там аналитическому управлению, да и ЦРУ впоследствии! Знаете, сколько у нас было резидентов в США в сорок восьмом? Двести пятьдесят восемь человек! А у американцев в сталинской России? Ноль! Причем заметьте: ничего материального мы им предложить не могли. Играли исключительно на ненависти к капитализму и на сочувствии к советскому народу, победителю фашизма. И среди левой интеллигенции вербовали сторонников очень легко: все, кто не хотел новой войны, сами шли на сотрудничество. А они с нашими ничего сделать не могли. Как вы думаете, почему?
— Потому что наши жить хотели.
— Правильно: любой контакт с иностранцем тогда рассматривался как предательство, даже если он у вас закурить попросил. Но ведь и тут, мягко говоря, не поощрялось сотрудничество с нами, а все равно наши ухитрялись! Потому что — психологи! Я и на скромной вечеринке по случаю получения гражданства не постеснялся сказать, что американская разведка недоработала в Ираке. Зачем надо было воевать, если есть уже чилийский опыт? Что, переворот организовать не могли? Диктатора физически устранить? Активных мероприятий проводить не умеем? В Сербии тоже все можно было сделать без бомбежек. Я одного коллегу спрашиваю: почему нельзя было провести активное мероприятие с Милошевичем, зачем бомбы-то? Он в ответ: у нас есть закон, запрещающий политические убийства... Что же, ваш закон разрешает бомбами убивать гражданских лиц?
И конечно, история II сентября показывает, до какой степени они расслабились. Как же, слева и справа по океану, кто нас достанет...
— А вы допускаете хоть на секунду, что 11 сентября — дело рук Буша или его ястребов?
— Ни на секунду не допускаю. Абсолютно кагэбешная версия. Это мы же в свое время сочиняли — что Кеннеди убило ЦРУ, что Альдо Моро и Индира Ганди — это все ЦРУ же и что Гувер — гомосексуалист... Узнаю руку ГБ.
— А что московские дома взорвали наши чекисты — это, значит, версия ЦРУ?
— Нет, в это верю охотно.
— Нестыковочка, Олег Данилович.
— Почему? У наших спецслужб огромный опыт уничтожения своего населения, что им еще какие-то триста жизней ради предположительно благой цели? А для американцев это нетипично. Я ведь из чего исхожу: два года не только правозащитники, а все мировое сообщество просит — покажите официально утвержденный план учений в Рязани! Не показывают. Секретно. Бог мой, ну я же сам из силовиков, я понимаю, что нет там ничего особенно секретного! Значит, не было никаких учений. Значит, продолжается славная традиция КГБ — война со своими, только на менее профессиональном уровне. КГБ таких проколов не допускал... и с мафией не сращивался, кстати говоря. Все, даже самые пристрастные аналитики, знали: КГБ — на фоне остальной советской системы — смотрелся почти не коррумпированной структурой. Сам Андрей Сахаров это признавал. А что началось в девяностые? "Приватизированная спецслужба", как совершенно правильно выразился Явлинский... Прокуратура ведь начала в свое время Путиным интересоваться, по инициативе Ленсовета, — просто дело прикрыли по просьбе Собчака... Путин был правой рукой мэра, непосредственно участвовал в приватизации, контролировал казино — все это вещи известные. Немцы начали сейчас публиковать. Правда, ничего нового не нарыли, но сам факт значим...
— Олег Данилович! Вас по идее должно было бы радовать, что столько ваших бывших подчиненных пошло во власть.
— Да, вся страна сегодня управляется моими бывшими коллегами.
— Радоваться надо! Ведь вы возглавляли именно питерское ГБ? И сами хвалите профессионализм наших органов?
— Разведки, подчеркиваю, разведки! Путин-то какое отношение к разведке имел? А что касается КГБ, то питерский КГБ как раз отличался в худшую сторону. Входило это управление в тройку худших по стране. Безусловно, лидировал в этом смысле Киев — тамошнее управление под руководством Федорчука было чемпионом по части невежества, хамства и коррумпированности. Но второе место я бы уверенно отдал Большому дому в Ленинграде: посмотрите, что Романов при моем предшественнике Носыреве там воротил! И моральное, и профессиональное состояние ленинградского КГБ, ставшего кузницей кадров для нынешней власти, оставляло желать много лучшего... Да, нынешний президент России — мой бывший подчиненный, у меня таких было полторы тыщи. Никакой он не разведчик, а в Германию — причем не в Берлин даже, а в Дрезден! — попал потому, что мы таким образом помогали "Штази" укреплять кадры. В порядке обмена опытом. Кого ему там было вербовать? Туристов? И Виктор Иванов, который теперь считается всесильным серым кардиналом, главный кадровик Кремля — так он и есть питерский кадровик. Из моих непосредственных подчиненных в хорошую сторону отличался один Патрушев. Это крепкий инициативный карьерист на грани авантюризма. Все спрашивал: почему мало сажаем? Первое повышение получил от меня — стал начальником горотдела в Кирове, это на Ладожском озере... Я чем горжусь — так это тем, что из сорока человек, которых с моей личной санкции в Ленинграде взял КГБ, все были коррупционеры, крупные, дававшие взятки на уровне обкома и горисполкома. Идеологических арестов при мне не было. Больше того, я позволял выпустить пар. Были всякие неформальные кружки, клубы интеллигенции, зачастую просто нами курируемые, а то и создаваемые. Что тут дурного? И людям безопасно, и мы все знаем... Этот же принцип, кстати, неоднократно использовался впоследствии при создании политических партий. И используется до сих пор. Яковлев сидел однажды у Горбачева, а ему как раз позвонили при нем — Михаил Сергеевич, мы, мол, нашли подходящего парня для Либерально-демократической партии. Старый наш осведомитель. И действительно старый осведомитель, я в курсе. Талантливый работник, только жадный...
"Я изменником оказался очень своевременно"
— Как вам кажется: если бы у нас, как в Германии, озвучить списки сотрудничавших с тайной полицией — это было бы во зло или на благо?
— Я бы выступил за другое — за так называемую люстрацию. Когда человек, служивший в КГБ на больших должностях, лишен права поступать на государственную службу. Навсегда или временно. И если это будет распространяться на меня — я не против: сам от этой государственной службы отказывался. Уж как меня Бакатин звал к себе в замы, а я ни в какую! Надо было пойти, конечно. Он-то знал, что Советскому Союзу считанные дни остаются. Поработать я бы не успел, а на пенсию ушел бы заместителем министра — совсем другие деньги.
Возвращаясь к вашему вопросу о раскрытии штата тайных сотрудников — нет, знаете, я все-таки против. Зачем людям жизнь ломать? Половина творческой интеллигенции, сотрудничавшей с органами, шла на это вынужденно и ничего в общем не делала. Подписку давала, а так — ничего. Я многих знаю, но назвал двоих — Жириновского и Бабурина. И то потому, что очень уж возмутился, когда Бабурин назвал Александра-Яковлева, честнейшего человека, агентом ЦРУ. Я ему говорю: ты что молчишь-то, дай ему сдачи! А Яковлев мне: да пошел он, чего с дураками связываться. Нет, я не стерпел...
— Вас тоже теперь изменником родины объявили. Как Яковлева.
— Это вообще смешно... Это товарищ Соколов, известный... (следует диагноз. — Д.Б.), которого я за это самое и погнал из органов. Ну, пусть бы он тихо любил себе подобных, у всякого свои странности — я, конечно, с брезгливостью к этому отношусь, но так стерпел бы. Так ведь он спьяну стал к сотруднику разведки приставать! Мы же его выгнали за попытку изнасилования — неудачную, правда, но сотрудник все равно донес... Вот он теперь и рассказывает, как меня ЦРУ верба-нуло в пятьдесят восьмом году... Не понимая при этом, что это же худший приговор им всем — если у них "крот" сидел с пятьдесят восьмого года и сам ушел!
Я изменником оказался очень своевременно, через четыре года после отъезда из страны. Товарищ Путин меня так назвал в интервью подруге моей Наташе Геворкян и журналисту Андрею Колесникову. "От первого лица" называется. Там он так и сказал: Калугин, мол, — бездельник и предатель. Насчет бездельника я согласен: диссидентов не сажал, шпионскую сеть врагу не сдавал. Насчет предателя — ну, извините, Владимир Владимирович, вы же сами юрист. Должны понимать, что такими словами не бросаются. Все это я написал ему в открытом письме, которое напечатали в "Совершенно секретно". Там же сказано, что в коррумпированную, нарушающую права человека путинскую Россию я возвращаться не намерен. Он мне письменно отвечать не стал и ответил приговором. Сначала начались всякие письма трудящихся, а потом прокуратура на них отреагировала. Но даже прокуратура приговорила меня к пятнадцати годам без конфискации имущества. Обычно ведь у шпионов всегда конфисковывалось имущество — нажитое шпионажем. А здесь прокуратура особо оговорила: без конфискации! Значит, признает, что я действовал не по корыстным соображениям! Да будь я агентом ЦРУ, разве я проходил бы всю процедуру с гражданством? Я бы его сразу получил! А так — сначала "зеленая карточка", да и ту мне не сразу дали — сколько было публикаций: "Не давать "зеленую карточку" красному шпиону!" Что, в России не видят всего этого? Теперь мне домой нельзя. Я же не думал, что навсегда уеду. Я думал: поеду консультировать, как и позвали... На три года... Мне Бакатин в девяносто пятом сказал: давай езжай, конечно. Я, говорит, знал бы язык — сам бы поехал.
"Гордиевского — не люблю"
— А как вы относитесь, допустим, к Гордиевскому? К другим перебежчикам? К тем, кто сдавал агентов?
— Я с Гордиевским лично сталкивался раза два на всяких конгрессах и отношусь к нему, как вы понимаете, без любви. Непосредственно при мне перебежали двое — Лялин и Левченко, работавший в Японии. Последнего мне характеризовали как одного из лучших работников. С Левченко я потом в Штатах встретился на приеме, году в девяносто первом. Он ко мне подошел — так-то и так-то, Олег Данилович, как вы ко мне относитесь? Я говорю: милый, как я могу к тебе относиться? Ты предатель... А потом я книгу его прочел и пересмотрел свое мнение. Позвонил извиниться. Потому что из книги его явствует, что был он талантливый сотрудник, а его постоянно унижало ограниченное начальство. Такое у нас часто бывало. И перебежал он не ради денег — у нас такая примитивная версия бытовала, что все предатели бегут исключительно за длинным долларом, — а от этого самого унижения и тупости. Скажем, здесь в Музее разведки работает Виктор Швец — агент, который уже в девяносто пятом здесь раскрылся, написал книгу "Вашингтонское бюро". Там очень понятно объяснено, почему приличные люди не могли больше среди всего этого идиотизма оставаться... КГБ уже разлагался. СССР растерял все свои идеалы. Я, когда получал гражданство, сказал: друзья, я воспитан в рамках советской идеологии, в представлениях о равенстве, братстве и уважении человеческого достоинства. Так вот, моим представлениям обо всем этом больше всего сегодня отвечает именно Америка!
— Вы говорите, что вам не приходилось сдавать своих. Но в американском суде вы против них все-таки свидетельствовали...
— Это был единственный случай — дело Трофимова. Но у меня не было выхода — если бы я отказался давать показания в суде, американцы бы меня тотчас выдали. Так что пришлось. И сказал я только то, что все и так уже знали, и сам Трофимов не отрицал. Я подтвердил: да, он сотрудничал в разведке. И все.
Понимаете, меня, наверное, во многом можно упрекнуть... Но я никогда не сдавал своих. В том числе своих агентов. Я и на Ленинград из внешней разведки, из Штатов, где не один десяток лет проработал, — попал из-за этого. Был мой агент, первый человек, которого я вообще завербовал. Американец русского происхождения. Его здесь раскрыли, но он сумел сбежать. Оказался в России. Работал в Институте мировой экономики. Я все время чувствовал перед ним вину — жизнь сломал человеку... Он, конечно, позволял себе всякие высказывания, потому что опыта жизни в советской России не имел. Ну, и критиковал — то продукты, то порядки... Его взяли в разработку, решили доказать, что он двойной агент, цэрэушник. Тогда начальником московского управления был некто Алидин, зверь лютый, над которым даже смеялись — до того у него доходила шпиономания. И он моего американца решил разоблачить. А на него нету ничего. Но если КГБ решил посадить, он с доказательствами церемониться не будет: не сумели доказать, что он шпион, — подослали к нему человека, хотевшего купить валюту... Валюта у него была, он продал, ему припаяли восемь за валютные операции. Мне позвонил Примаков — у меня с ним, кстати, хорошие отношения — и говорит: твоего знакомого арестовали. Звоню в московское управление. Мне говорят: не ваше дело. То есть как не мое, я извиняюсь? Почитал дело, пошел к Андропову. Говорю: нельзя его брать, он честный, идейный человек! Андропов говорит: ты с ним встреться, побеседуй, уговори его признаться, что он цэрэушник, — может, он тебе скажет. Я встретился. Его привезли уже откуда-то из тюрьмы. Я, зная, что разговор слушается и пишется, говорю: что же ты, друг милый! (А мы двадцать лет не виделись.) Я тебе так верил, а ты, оказывается, двойной агент! Вот тут его и прорвало. Он как закричит, как заплачет — проклинаю, говорит, и тебя, и день, когда впервые стал на вас работать! Я в вас верил, а вы... Настоящая истерика, такого не сыграешь. Да и в самом деле, ну какой цэрэушник будет совершать валютные операции?! Его отпустили потом. А мне Андропов сказал: знаешь что, это хорошо, конечно, что ты своих защищаешь... Но ни хрена ты не понимаешь советскую действительность. Поработай-ка ты в Ленинграде. Будешь депутатом Ленсовета, заодно жизнь посмотришь... Я ему, кстати, за это решение до сих пор благодарен. Потому что до этого у меня об упомянутой действительности были представления довольно идеалистические. А в Питере я увидел, как оно все есть на самом деле. Какая коррупция, какая ложь и маразм... И поэтому в восемьдесят пятом демонстративно вышел из КГБ и рассказал, что там творится на самом деле.
— Почему же только в восемьдесят пятом?
— А этот вопрос многие задавали. Мы с Еленой Боннэр — она, теперь тоже здесь живет — публично схлестнулись однажды: почему, говорит, я должна верить в нравственное перерождение генерала КГБ? А почему, отвечаю, все мы верим в нравственное перерождение отца водородной бомбы, сталинского академика? Да и не было никакого нравственного перерождения в моем случае, я прекрасно все понимал, и многие в ГБ понимали. Просто я же не самоубийца. Меня бы немедленно в психушку кинули... Я открыто признаю, что если бы не Горбачев — я бы так и не заговорил никогда. И остался бы на всю жизнь рабом. Свою книгу "Прощай, Лубянка!", вышедшую восемь лет назад, я ему так и надписал: "Михаил Сергеевич, без вас я никогда не стал бы свободным человеком".
— Каков ваш прогноз на ближайшие годы, если Путин останется у власти?
— А я не убежден, что он останется у власти. И даже — что пойдет на вторые выборы.
— Откуда такая информация?
— Чистый анализ. Есть три важных фактора. Во-первых, он сам сказал на пресс-конференции, что не принял еще окончательного решения баллотироваться...
— Я был на той пресс-конференции. По-моему, это обычный ход публичного политика.
— Не-ет, все не так просто... Жириновский — известный рупор власти — еще в марте вбросил версию, что Путин не пойдет на второй срок. И это объяснимо: он же понимает, что он случайный человек во власти...
— Он?! Случайный?! После Ельцина был стопроцентно неизбежен именно такой человек!
— Вовсе нет. После Ельцина был неизбежен человек, который навел бы порядок. Победил бы коррупцию. Выгнал бы воров из власти. Россия — большая страна, и я согласен, что она должна быть империей, всю жизнь существовала как империя... Сильная рука нужна... Ведь и Америка — империя, однако здесь своих не убивают, не унижают на каждом шагу! Путин должен понимать, насколько он не готов быть президентом. Это первый фактор. Второй — длящаяся война. Война и Бушу вполне может подгадить, здесь же каждая солдатская гибель — первополосная тема. А мы в России притерпелись, у нас каждый день гибнут по десятку солдат, а то и больше. Но когда-нибудь должен быть предел, и сейчас, кажется, стране надоело терпеть... И третий фактор: можно ждать разоблачений по части нравственного облика...
«Андропов серьезно думал о войне»
— Итак, Путин, по-вашему, на выборы не пойдет. За кого бы вы проголосовали в его отсутствие?
— Мне нравится Немцов — он человек со взглядами, несмотря на все свои эскапады... Но скорее проголосовал бы за Ходорковского.
— То есть при выборе между выходцами из КГБ и олигархами вас больше устраивают олигархи?
— Конечно. Они по крайней мере умные.
— Посмотрите, что они за девяностые годы сделали со страной, Олег Данилович.
— Они сделали, потому что им это позволили. Потому что не было закона, и власть официально поощряла воровство и участвовала в нем... Оказавшись у власти, они стали бы нормально управлять страной.
— Ну хорошо. А если Путин все-таки пойдет на выборы и выиграет их?
— В таком случае неизбежны репрессии — потому что по делам его и его окружения уже сейчас видно, что их идеалом был Советский Союз андроповских времен. Путин лично пригласил Крючкова на свою инаугурацию. И на день рождения к нему поехал. Хотя Крючков, прямо скажем, — не самый талантливый руководитель КГБ и вдобавок личность однозначно репрессивного склада.
— А Андропова вы как оцениваете? В Кремле, говорят, его теперь уважают...
— Андропов был умный. Даже не без либеральности. Но он был фанатик, коминтерновец — и, думаю, параноик. Буквально, клинически. Он был уверен, что американцы хотят войны и ведут дело к ней. В те времена до идиотизма доходило: шестьдесят восьмой год, я в Штатах, "пражская весна". Идут разоблачительные публикации о том, что по Праге вовсю разгуливают переодетые солдаты НАТО, военные базы там замаскированные, склады... Потом наши, естественно, нашли эти склады и базы, которые мы сами же и организовали. А я в это время отлично вижу растерянность американских военных чинов: они совершенно не знают, что делать в случае нашего вторжения. Тоже вторгаться? — нельзя: страна Варшавского договора! Просто смотреть сложа руки? — тоже как-то нехорошо... Видя эту их полную растерянность, я пишу срочное секретное донесение лично Андропову: никаких планов вторжения и американских баз там нет, вас дезинформируют! Мне потом один приятель рассказал, что там, в России, Андропов велел это мое донесение никому не показывать и немедленно уничтожить. И не потому, что хотел скрыть истину от людей — а потому, что прятал ее прежде всего от себя. В его картине мира необходимо было представление о враге — полагаю, он вполне серьезно думал о возможной войне и во всяком случае наращивал конфронтацию. Уже в семидесятые у меня с ним был странный разговор. Попались двое наших. Американцы соглашались их отпустить под небывалый залог — миллион долларов. Я сказал, что надо платить. Андропов мне: пусть сначала отпускают, потом заплатим. Я объясняю, что так не принято в американской системе — вносится залог, и человек освобождается. А он отвечает: да ведь они же нас обманут! Деньги возьмут и не выпустят! Я ему объясняю, что это невозможно в принципе. И тут у него неузнаваемо меняется лицо — какая-то яростная маска на нем! — и он с подозрением спрашивает: ты что, им веришь?! Тут уж я сам испугался — что он будет думать, что я им верю...
— А сейчас не боитесь, что вас здесь достанут?
— Каким образом?
— Это уж вам виднее, каким. Организация у вас с богатыми традициями.
— Так ведь я тоже из этой организации. Меня так просто не возьмешь. У меня много друзей — и здесь, и, что еще важнее, там.
— Быков? Я вас тут почитал. Интересно пишете.
— Вы что, досье собираете?
— А как же. Профессионал все-таки. Наша разведка всегда была, не в обиду Америке, самой крепкой — куда там аналитическому управлению, да и ЦРУ впоследствии! Знаете, сколько у нас было резидентов в США в сорок восьмом? Двести пятьдесят восемь человек! А у американцев в сталинской России? Ноль! Причем заметьте: ничего материального мы им предложить не могли. Играли исключительно на ненависти к капитализму и на сочувствии к советскому народу, победителю фашизма. И среди левой интеллигенции вербовали сторонников очень легко: все, кто не хотел новой войны, сами шли на сотрудничество. А они с нашими ничего сделать не могли. Как вы думаете, почему?
— Потому что наши жить хотели.
— Правильно: любой контакт с иностранцем тогда рассматривался как предательство, даже если он у вас закурить попросил. Но ведь и тут, мягко говоря, не поощрялось сотрудничество с нами, а все равно наши ухитрялись! Потому что — психологи! Я и на скромной вечеринке по случаю получения гражданства не постеснялся сказать, что американская разведка недоработала в Ираке. Зачем надо было воевать, если есть уже чилийский опыт? Что, переворот организовать не могли? Диктатора физически устранить? Активных мероприятий проводить не умеем? В Сербии тоже все можно было сделать без бомбежек. Я одного коллегу спрашиваю: почему нельзя было провести активное мероприятие с Милошевичем, зачем бомбы-то? Он в ответ: у нас есть закон, запрещающий политические убийства... Что же, ваш закон разрешает бомбами убивать гражданских лиц?
И конечно, история II сентября показывает, до какой степени они расслабились. Как же, слева и справа по океану, кто нас достанет...
— А вы допускаете хоть на секунду, что 11 сентября — дело рук Буша или его ястребов?
— Ни на секунду не допускаю. Абсолютно кагэбешная версия. Это мы же в свое время сочиняли — что Кеннеди убило ЦРУ, что Альдо Моро и Индира Ганди — это все ЦРУ же и что Гувер — гомосексуалист... Узнаю руку ГБ.
— А что московские дома взорвали наши чекисты — это, значит, версия ЦРУ?
— Нет, в это верю охотно.
— Нестыковочка, Олег Данилович.
— Почему? У наших спецслужб огромный опыт уничтожения своего населения, что им еще какие-то триста жизней ради предположительно благой цели? А для американцев это нетипично. Я ведь из чего исхожу: два года не только правозащитники, а все мировое сообщество просит — покажите официально утвержденный план учений в Рязани! Не показывают. Секретно. Бог мой, ну я же сам из силовиков, я понимаю, что нет там ничего особенно секретного! Значит, не было никаких учений. Значит, продолжается славная традиция КГБ — война со своими, только на менее профессиональном уровне. КГБ таких проколов не допускал... и с мафией не сращивался, кстати говоря. Все, даже самые пристрастные аналитики, знали: КГБ — на фоне остальной советской системы — смотрелся почти не коррумпированной структурой. Сам Андрей Сахаров это признавал. А что началось в девяностые? "Приватизированная спецслужба", как совершенно правильно выразился Явлинский... Прокуратура ведь начала в свое время Путиным интересоваться, по инициативе Ленсовета, — просто дело прикрыли по просьбе Собчака... Путин был правой рукой мэра, непосредственно участвовал в приватизации, контролировал казино — все это вещи известные. Немцы начали сейчас публиковать. Правда, ничего нового не нарыли, но сам факт значим...
— Олег Данилович! Вас по идее должно было бы радовать, что столько ваших бывших подчиненных пошло во власть.
— Да, вся страна сегодня управляется моими бывшими коллегами.
— Радоваться надо! Ведь вы возглавляли именно питерское ГБ? И сами хвалите профессионализм наших органов?
— Разведки, подчеркиваю, разведки! Путин-то какое отношение к разведке имел? А что касается КГБ, то питерский КГБ как раз отличался в худшую сторону. Входило это управление в тройку худших по стране. Безусловно, лидировал в этом смысле Киев — тамошнее управление под руководством Федорчука было чемпионом по части невежества, хамства и коррумпированности. Но второе место я бы уверенно отдал Большому дому в Ленинграде: посмотрите, что Романов при моем предшественнике Носыреве там воротил! И моральное, и профессиональное состояние ленинградского КГБ, ставшего кузницей кадров для нынешней власти, оставляло желать много лучшего... Да, нынешний президент России — мой бывший подчиненный, у меня таких было полторы тыщи. Никакой он не разведчик, а в Германию — причем не в Берлин даже, а в Дрезден! — попал потому, что мы таким образом помогали "Штази" укреплять кадры. В порядке обмена опытом. Кого ему там было вербовать? Туристов? И Виктор Иванов, который теперь считается всесильным серым кардиналом, главный кадровик Кремля — так он и есть питерский кадровик. Из моих непосредственных подчиненных в хорошую сторону отличался один Патрушев. Это крепкий инициативный карьерист на грани авантюризма. Все спрашивал: почему мало сажаем? Первое повышение получил от меня — стал начальником горотдела в Кирове, это на Ладожском озере... Я чем горжусь — так это тем, что из сорока человек, которых с моей личной санкции в Ленинграде взял КГБ, все были коррупционеры, крупные, дававшие взятки на уровне обкома и горисполкома. Идеологических арестов при мне не было. Больше того, я позволял выпустить пар. Были всякие неформальные кружки, клубы интеллигенции, зачастую просто нами курируемые, а то и создаваемые. Что тут дурного? И людям безопасно, и мы все знаем... Этот же принцип, кстати, неоднократно использовался впоследствии при создании политических партий. И используется до сих пор. Яковлев сидел однажды у Горбачева, а ему как раз позвонили при нем — Михаил Сергеевич, мы, мол, нашли подходящего парня для Либерально-демократической партии. Старый наш осведомитель. И действительно старый осведомитель, я в курсе. Талантливый работник, только жадный...
"Я изменником оказался очень своевременно"
— Как вам кажется: если бы у нас, как в Германии, озвучить списки сотрудничавших с тайной полицией — это было бы во зло или на благо?
— Я бы выступил за другое — за так называемую люстрацию. Когда человек, служивший в КГБ на больших должностях, лишен права поступать на государственную службу. Навсегда или временно. И если это будет распространяться на меня — я не против: сам от этой государственной службы отказывался. Уж как меня Бакатин звал к себе в замы, а я ни в какую! Надо было пойти, конечно. Он-то знал, что Советскому Союзу считанные дни остаются. Поработать я бы не успел, а на пенсию ушел бы заместителем министра — совсем другие деньги.
Возвращаясь к вашему вопросу о раскрытии штата тайных сотрудников — нет, знаете, я все-таки против. Зачем людям жизнь ломать? Половина творческой интеллигенции, сотрудничавшей с органами, шла на это вынужденно и ничего в общем не делала. Подписку давала, а так — ничего. Я многих знаю, но назвал двоих — Жириновского и Бабурина. И то потому, что очень уж возмутился, когда Бабурин назвал Александра-Яковлева, честнейшего человека, агентом ЦРУ. Я ему говорю: ты что молчишь-то, дай ему сдачи! А Яковлев мне: да пошел он, чего с дураками связываться. Нет, я не стерпел...
— Вас тоже теперь изменником родины объявили. Как Яковлева.
— Это вообще смешно... Это товарищ Соколов, известный... (следует диагноз. — Д.Б.), которого я за это самое и погнал из органов. Ну, пусть бы он тихо любил себе подобных, у всякого свои странности — я, конечно, с брезгливостью к этому отношусь, но так стерпел бы. Так ведь он спьяну стал к сотруднику разведки приставать! Мы же его выгнали за попытку изнасилования — неудачную, правда, но сотрудник все равно донес... Вот он теперь и рассказывает, как меня ЦРУ верба-нуло в пятьдесят восьмом году... Не понимая при этом, что это же худший приговор им всем — если у них "крот" сидел с пятьдесят восьмого года и сам ушел!
Я изменником оказался очень своевременно, через четыре года после отъезда из страны. Товарищ Путин меня так назвал в интервью подруге моей Наташе Геворкян и журналисту Андрею Колесникову. "От первого лица" называется. Там он так и сказал: Калугин, мол, — бездельник и предатель. Насчет бездельника я согласен: диссидентов не сажал, шпионскую сеть врагу не сдавал. Насчет предателя — ну, извините, Владимир Владимирович, вы же сами юрист. Должны понимать, что такими словами не бросаются. Все это я написал ему в открытом письме, которое напечатали в "Совершенно секретно". Там же сказано, что в коррумпированную, нарушающую права человека путинскую Россию я возвращаться не намерен. Он мне письменно отвечать не стал и ответил приговором. Сначала начались всякие письма трудящихся, а потом прокуратура на них отреагировала. Но даже прокуратура приговорила меня к пятнадцати годам без конфискации имущества. Обычно ведь у шпионов всегда конфисковывалось имущество — нажитое шпионажем. А здесь прокуратура особо оговорила: без конфискации! Значит, признает, что я действовал не по корыстным соображениям! Да будь я агентом ЦРУ, разве я проходил бы всю процедуру с гражданством? Я бы его сразу получил! А так — сначала "зеленая карточка", да и ту мне не сразу дали — сколько было публикаций: "Не давать "зеленую карточку" красному шпиону!" Что, в России не видят всего этого? Теперь мне домой нельзя. Я же не думал, что навсегда уеду. Я думал: поеду консультировать, как и позвали... На три года... Мне Бакатин в девяносто пятом сказал: давай езжай, конечно. Я, говорит, знал бы язык — сам бы поехал.
"Гордиевского — не люблю"
— А как вы относитесь, допустим, к Гордиевскому? К другим перебежчикам? К тем, кто сдавал агентов?
— Я с Гордиевским лично сталкивался раза два на всяких конгрессах и отношусь к нему, как вы понимаете, без любви. Непосредственно при мне перебежали двое — Лялин и Левченко, работавший в Японии. Последнего мне характеризовали как одного из лучших работников. С Левченко я потом в Штатах встретился на приеме, году в девяносто первом. Он ко мне подошел — так-то и так-то, Олег Данилович, как вы ко мне относитесь? Я говорю: милый, как я могу к тебе относиться? Ты предатель... А потом я книгу его прочел и пересмотрел свое мнение. Позвонил извиниться. Потому что из книги его явствует, что был он талантливый сотрудник, а его постоянно унижало ограниченное начальство. Такое у нас часто бывало. И перебежал он не ради денег — у нас такая примитивная версия бытовала, что все предатели бегут исключительно за длинным долларом, — а от этого самого унижения и тупости. Скажем, здесь в Музее разведки работает Виктор Швец — агент, который уже в девяносто пятом здесь раскрылся, написал книгу "Вашингтонское бюро". Там очень понятно объяснено, почему приличные люди не могли больше среди всего этого идиотизма оставаться... КГБ уже разлагался. СССР растерял все свои идеалы. Я, когда получал гражданство, сказал: друзья, я воспитан в рамках советской идеологии, в представлениях о равенстве, братстве и уважении человеческого достоинства. Так вот, моим представлениям обо всем этом больше всего сегодня отвечает именно Америка!
— Вы говорите, что вам не приходилось сдавать своих. Но в американском суде вы против них все-таки свидетельствовали...
— Это был единственный случай — дело Трофимова. Но у меня не было выхода — если бы я отказался давать показания в суде, американцы бы меня тотчас выдали. Так что пришлось. И сказал я только то, что все и так уже знали, и сам Трофимов не отрицал. Я подтвердил: да, он сотрудничал в разведке. И все.
Понимаете, меня, наверное, во многом можно упрекнуть... Но я никогда не сдавал своих. В том числе своих агентов. Я и на Ленинград из внешней разведки, из Штатов, где не один десяток лет проработал, — попал из-за этого. Был мой агент, первый человек, которого я вообще завербовал. Американец русского происхождения. Его здесь раскрыли, но он сумел сбежать. Оказался в России. Работал в Институте мировой экономики. Я все время чувствовал перед ним вину — жизнь сломал человеку... Он, конечно, позволял себе всякие высказывания, потому что опыта жизни в советской России не имел. Ну, и критиковал — то продукты, то порядки... Его взяли в разработку, решили доказать, что он двойной агент, цэрэушник. Тогда начальником московского управления был некто Алидин, зверь лютый, над которым даже смеялись — до того у него доходила шпиономания. И он моего американца решил разоблачить. А на него нету ничего. Но если КГБ решил посадить, он с доказательствами церемониться не будет: не сумели доказать, что он шпион, — подослали к нему человека, хотевшего купить валюту... Валюта у него была, он продал, ему припаяли восемь за валютные операции. Мне позвонил Примаков — у меня с ним, кстати, хорошие отношения — и говорит: твоего знакомого арестовали. Звоню в московское управление. Мне говорят: не ваше дело. То есть как не мое, я извиняюсь? Почитал дело, пошел к Андропову. Говорю: нельзя его брать, он честный, идейный человек! Андропов говорит: ты с ним встреться, побеседуй, уговори его признаться, что он цэрэушник, — может, он тебе скажет. Я встретился. Его привезли уже откуда-то из тюрьмы. Я, зная, что разговор слушается и пишется, говорю: что же ты, друг милый! (А мы двадцать лет не виделись.) Я тебе так верил, а ты, оказывается, двойной агент! Вот тут его и прорвало. Он как закричит, как заплачет — проклинаю, говорит, и тебя, и день, когда впервые стал на вас работать! Я в вас верил, а вы... Настоящая истерика, такого не сыграешь. Да и в самом деле, ну какой цэрэушник будет совершать валютные операции?! Его отпустили потом. А мне Андропов сказал: знаешь что, это хорошо, конечно, что ты своих защищаешь... Но ни хрена ты не понимаешь советскую действительность. Поработай-ка ты в Ленинграде. Будешь депутатом Ленсовета, заодно жизнь посмотришь... Я ему, кстати, за это решение до сих пор благодарен. Потому что до этого у меня об упомянутой действительности были представления довольно идеалистические. А в Питере я увидел, как оно все есть на самом деле. Какая коррупция, какая ложь и маразм... И поэтому в восемьдесят пятом демонстративно вышел из КГБ и рассказал, что там творится на самом деле.
— Почему же только в восемьдесят пятом?
— А этот вопрос многие задавали. Мы с Еленой Боннэр — она, теперь тоже здесь живет — публично схлестнулись однажды: почему, говорит, я должна верить в нравственное перерождение генерала КГБ? А почему, отвечаю, все мы верим в нравственное перерождение отца водородной бомбы, сталинского академика? Да и не было никакого нравственного перерождения в моем случае, я прекрасно все понимал, и многие в ГБ понимали. Просто я же не самоубийца. Меня бы немедленно в психушку кинули... Я открыто признаю, что если бы не Горбачев — я бы так и не заговорил никогда. И остался бы на всю жизнь рабом. Свою книгу "Прощай, Лубянка!", вышедшую восемь лет назад, я ему так и надписал: "Михаил Сергеевич, без вас я никогда не стал бы свободным человеком".
— Каков ваш прогноз на ближайшие годы, если Путин останется у власти?
— А я не убежден, что он останется у власти. И даже — что пойдет на вторые выборы.
— Откуда такая информация?
— Чистый анализ. Есть три важных фактора. Во-первых, он сам сказал на пресс-конференции, что не принял еще окончательного решения баллотироваться...
— Я был на той пресс-конференции. По-моему, это обычный ход публичного политика.
— Не-ет, все не так просто... Жириновский — известный рупор власти — еще в марте вбросил версию, что Путин не пойдет на второй срок. И это объяснимо: он же понимает, что он случайный человек во власти...
— Он?! Случайный?! После Ельцина был стопроцентно неизбежен именно такой человек!
— Вовсе нет. После Ельцина был неизбежен человек, который навел бы порядок. Победил бы коррупцию. Выгнал бы воров из власти. Россия — большая страна, и я согласен, что она должна быть империей, всю жизнь существовала как империя... Сильная рука нужна... Ведь и Америка — империя, однако здесь своих не убивают, не унижают на каждом шагу! Путин должен понимать, насколько он не готов быть президентом. Это первый фактор. Второй — длящаяся война. Война и Бушу вполне может подгадить, здесь же каждая солдатская гибель — первополосная тема. А мы в России притерпелись, у нас каждый день гибнут по десятку солдат, а то и больше. Но когда-нибудь должен быть предел, и сейчас, кажется, стране надоело терпеть... И третий фактор: можно ждать разоблачений по части нравственного облика...
«Андропов серьезно думал о войне»
— Итак, Путин, по-вашему, на выборы не пойдет. За кого бы вы проголосовали в его отсутствие?
— Мне нравится Немцов — он человек со взглядами, несмотря на все свои эскапады... Но скорее проголосовал бы за Ходорковского.
— То есть при выборе между выходцами из КГБ и олигархами вас больше устраивают олигархи?
— Конечно. Они по крайней мере умные.
— Посмотрите, что они за девяностые годы сделали со страной, Олег Данилович.
— Они сделали, потому что им это позволили. Потому что не было закона, и власть официально поощряла воровство и участвовала в нем... Оказавшись у власти, они стали бы нормально управлять страной.
— Ну хорошо. А если Путин все-таки пойдет на выборы и выиграет их?
— В таком случае неизбежны репрессии — потому что по делам его и его окружения уже сейчас видно, что их идеалом был Советский Союз андроповских времен. Путин лично пригласил Крючкова на свою инаугурацию. И на день рождения к нему поехал. Хотя Крючков, прямо скажем, — не самый талантливый руководитель КГБ и вдобавок личность однозначно репрессивного склада.
— А Андропова вы как оцениваете? В Кремле, говорят, его теперь уважают...
— Андропов был умный. Даже не без либеральности. Но он был фанатик, коминтерновец — и, думаю, параноик. Буквально, клинически. Он был уверен, что американцы хотят войны и ведут дело к ней. В те времена до идиотизма доходило: шестьдесят восьмой год, я в Штатах, "пражская весна". Идут разоблачительные публикации о том, что по Праге вовсю разгуливают переодетые солдаты НАТО, военные базы там замаскированные, склады... Потом наши, естественно, нашли эти склады и базы, которые мы сами же и организовали. А я в это время отлично вижу растерянность американских военных чинов: они совершенно не знают, что делать в случае нашего вторжения. Тоже вторгаться? — нельзя: страна Варшавского договора! Просто смотреть сложа руки? — тоже как-то нехорошо... Видя эту их полную растерянность, я пишу срочное секретное донесение лично Андропову: никаких планов вторжения и американских баз там нет, вас дезинформируют! Мне потом один приятель рассказал, что там, в России, Андропов велел это мое донесение никому не показывать и немедленно уничтожить. И не потому, что хотел скрыть истину от людей — а потому, что прятал ее прежде всего от себя. В его картине мира необходимо было представление о враге — полагаю, он вполне серьезно думал о возможной войне и во всяком случае наращивал конфронтацию. Уже в семидесятые у меня с ним был странный разговор. Попались двое наших. Американцы соглашались их отпустить под небывалый залог — миллион долларов. Я сказал, что надо платить. Андропов мне: пусть сначала отпускают, потом заплатим. Я объясняю, что так не принято в американской системе — вносится залог, и человек освобождается. А он отвечает: да ведь они же нас обманут! Деньги возьмут и не выпустят! Я ему объясняю, что это невозможно в принципе. И тут у него неузнаваемо меняется лицо — какая-то яростная маска на нем! — и он с подозрением спрашивает: ты что, им веришь?! Тут уж я сам испугался — что он будет думать, что я им верю...
— А сейчас не боитесь, что вас здесь достанут?
— Каким образом?
— Это уж вам виднее, каким. Организация у вас с богатыми традициями.
— Так ведь я тоже из этой организации. Меня так просто не возьмешь. У меня много друзей — и здесь, и, что еще важнее, там.