Наши на Майне
Спецкор «Собеседника» и писатель земли русской Дмитрий Быков передает из Франкфурта.
Трудно понять, что имели в виду устроители крупнейшей в мире Франкфуртской книжной ярмарки, когда назначали Россию почетной гостьей. То есть страной, к которой привлечено повышенное внимание. Большая часть ярмарочных событий — «круглых столов», публичных чтений, издательских вечеринок — так или иначе связана с россиянами. Выбор Франкфурта особенно символичен — с будущего года практика «почетного гостевания» прекращается вообще, и все будут поставлены в равные условия. Может, Германия, традиционно любящая Путина, решила сделать ему приятное. А может — и это вероятнее всего, — Европе стало наконец по-настоящему интересно, что все-таки происходит в России при Путине. И решено было для исследования пригласить именно писателей, поскольку литература у нас всегда была наиболее чутким барометром общества. В этом смысле Франкфурт не просчитался. Правда, сегодня барометром выступает не столько качество литературы (оно оставляет желать), сколько ее состояние. Но и оно красноречиво.
Ярмарка с русский акцентом
В любом случае Франкфурту повезло. На ярмарке представлена Россия (и соответственно литература) на весьма интересном, переломном этапе. И хорошо, что нас сюда позвали сейчас, а не через год. Через год все будет уже понятно и далеко не так интересно. Интерес российских властей к происходящему тоже можно понять: во Франкфурт привезли нечто вроде витрины, призванной подтвердить, что с демократией в России все по-прежнему в порядке. Видите, сколько писателей, какие они разные и как они довольны? Раньше с целью демонстрации прекрасности нашей жизни в Москву приглашали зарубежных гостей и показывали им какое-нибудь мероприятие типа писательского съезда. Видите, какая демократия — живые писатели, и все разговаривают? Теперь писателей с этой же целью вывозят за границу.
Картина, однако, вырисовывается сложная. Никогда еще не было писательское сообщество так расколото и атомизировано, как сейчас. Виктор Ерофеев не устает повторять, что в Германии на ярмарке представлена не единая литература, а множество разных литератур. Заметим, однако, что разломы происходят по двум четко определившимся линиям: с одной стороны, Дарья Донцова ни с какого перепугу не может рассматриваться в одном ряду с прочими участниками ярмарки. Это отдельный коммерческий феномен. Донцова отдувается во Франкфурте практически за весь масскульт. Немцы охотно ее переводят, называют писательницей и интервьюируют, но даже они не могут не видеть, до какой степени в России рынок разошелся с литературой. Практически ни один современный русский писатель, имеющий право так называться, не может прожить на гонорары. Пропасть между теми, кто пишет, и теми, кого покупают, стала во Франкфурте очевидна, как никогда. Немецкие издатели не могут понять русских. Они постоянно заняты агрессивным продвижением на рынок именно ХОРОШЕЙ литературы — по большей части некоммерческой.
Второе разделение серьезнее. Сегодняшняя русская литература далеко не так монолитна в своем отношении к так называемым либеральным ценностям. Мы их нахавались по самое не могу. Некоторые российские социологи и экономисты, берущие слово на «круглых столах», напоминают немцам о том, что и они, и вся Европа уперлись сегодня в достаточно серьезный тупик: если что в Германии в последнее время и растет, так это главным образом государственный долг. О прелестях, которые принесло России практически полное упразднение государства (с сохранением его карательной функции, но это уж как водится), российские писатели хорошо осведомлены. Главной темой всех публичных дискуссий и «круглых столов» немедленно становится Чечня. Есть еще писатели, очень старающиеся понравиться на Западе. Они постоянно говорят о том, что Чечню следует отпустить и что наша нация преступна. Но на Западе, похоже, это уже не очень интересно. Здесь это уже слышали — и привыкли даже, что писатели, которые так говорят, не очень хорошо пишут. Зато Владимир Маканин, один из самых известных в мире современных прозаиков России, напомнил о том, что творилось в Грозном при Дудаеве, как там относились к русским (которых, по его словам, в Грозном было 96 процентов), и о том, как развивались события в 1992-1994 годах. Похоже, что и Татьяна Толстая, и Василий Аксенов тоже далеко не во всем солидарны с отечественными правозащитниками. И вообще риторика девяностых, биение себя в грудь и готовность во всем учиться у Запада сегодня уже не так интересны на самом Западе, как попытки поиска какой-никакой национальной идентичности. Похоже, Европа начинает понимать, что Россия, лежащая в руинах, не понимающая себя и не желающая себя восстанавливать, будет для мира опаснее и обойдется ему дороже, чем страна, пытающаяся встать на ноги и набрать хоть толику прежней мощи.
Немцы пытаются понять: у вас что, опять застой? Ну что вы, отвечают многочисленные официальные лица. Какой же застой? Видите, сколько цветов расцвело, одних издательств представлено 182! Правда, вслух ничего сказать нельзя, а что и можно — то не покупается, постарались за пятнадцать-то лет профессионального разжижения мозгов; зато какое разнообразие! Немцам очень трудно осознать тот факт, что хорошая литература в России есть, но самой России она как-то не очень нужна.
Серьезный эффект произвело во Франкфурте открытое письмо Эдуарда Лимонова, отказавшегося приехать, поскольку у него нет уверенности, что родина впустит его обратно. В этом письме, со многими тезисами которого я никак не могу согласиться, главные приметы сегодняшней России все же четко названы: вместо патриотического подъема и поисков нового пути происходит только ужесточение цензуры, в обществе становится все душней и тесней. Европа не понимает, почему и либеральные реформы, и реставрация авторитаризма проходят у нас с одинаковым количеством жертв. И у либерализма, и — страшно сказать — у тоталитаризма есть свои преимущества, но мы умудряемся и у того, и у другого взять только радость самоуничтожения. Об этом на «круглых столах» говорится много и откровенно. Признают это и отчаянные западники, и молодые патриоты. Последние, кстати, представлены на ярмарке очень талантливым, хотя и чрезвычайно неровным писателем Сергеем Шаргуновым. Молодых вообще много, и они по большей части замечательные: петербурженка Ксения Букша, чьи стишки экспромтом очень скрашивают здешнюю жизнь, а проза обещает стать большим литературным явлением. Александр Гаррос и Алексей Евдокимов, чья «Головоломка» уже выиграла «Национальный бестселлер» и скоро будет издана в Германии. Да и вообще старая гвардия на этот раз представлена в той же пропорции, что и молодая — уже радует.
Старые кони борозды не портят
Впрочем, старые кони по-прежнему более уверенно чувствуют себя в борозде. Это подтвердил творческий вечер — точнее, творческий полдник — Евгения Евтушенко, сразу улетевшего из Франкфурта ради своего огромного выступления в Кремле. Там он будет петь. Во Франкфурте он тоже пел — такая у него манера чтения «Плача Ярославны». Евтушенковский перевод «Слова о полку Игореве» только что издан «Вагриусом». Пять сигнальных экземпляров книжки были торжественно вручены автору главным редактором издательства Алексеем Костаняном. Евтушенко обнаружил в тексте древнерусской поэмы явные следы купюр, сделанных властью, и позволил себе их заполнить. Ему показалось, что в поэме маловато говорится о павших во время войн и усобиц, и он вставил туда несколько кусков о костях, перекатывающихся по полям. Перевод вообще вышел вольный: «В Пути-и-ивле... пла-а-ачет... Яросла-а-авна... Одна... на городской стене... О павших славно и бесславно, и о тебе, и обо мне»... Как всегда, и в текстах, и в публичных речах Евтушенко пронзительные и точные слова сочетаются с великолепной по-своему безвкусицей. Особенно когда поэт начинает разговаривать о том, какой честной и искренней была всегда русская литература. Главной ее особенностью, по Евтушенко, было неуклонение. Неуклонение от правды, имеется в виду. Сегодняшнее общество пассивно, литература разбежалась по тусовкам, а вот Пастернак не уклонился от своей гражданской миссии, и Цветаева не уклонилась от елабужской петли, и шестидесятники во главе с Евтушенко от чего-то там не уклонились... Ряд получается занятный, особенно в биографическом смысле. Все очень хлопали. Было также прочитано самое свежее стихотворение нашего автора — «Дорожная карта», строчка из которого «Я сам отравил себя смогом, я сам заразил себя СПИДом», конечно, очень точно характеризует русский национальный мазохизм, но звучит все-таки довольно рискованно.
Одним из самых колоритных персонажей ярмарки остается Михаил Успенский — знаменитый красноярский фантаст, автор трилогии про богатыря Жихаря. Больше всего Успенский похож на крупного колобка с носом-кнопкой и чрезвычайно живыми круглыми глазами. Ими он в основном и шевелит, а так почти все время с трудом перекатывается с дискуссии на дискуссию, долго молчит, дуется и вдруг брякает что-нибудь убийственно смешное. На «круглом столе» по проблемам фантастики он убедительно доказал, что реализм — странная, уродливая, чересчур задержавшаяся литературная мода, а нормальный писатель должен рассказывать сказки. Если бы сказочник в старые времена долгой сибирской ночью стал рассказывать крестьянам, как они плохо живут да как деспот пирует в роскошном дворце, его бы попросту удавили.
Почему не приехали писатели-инвалиды?
Вообще, что особенно ценно, — на ярмарке происходит много веселого. Российские писатели при всех своих различиях замечательны тем, что не лезут за словом в карман. Любо-дорого слушать, как они уделывают друг друга (к счастью, никто не пытается представить Западу картину беспроблемной, монолитной и единомысленной литературы). Бывают и трагикомические инциденты: во время «круглого стола» «Россия и Европа глазами друг друга» к сцене подъехал человек в коляске и поинтересовался, почему не приехали писатели-инвалиды. Ведь наверняка они есть, а им не уделяется должного внимания. Аксенов, которого этот вопрос поставил в тупик (дискуссия шла совершенно о другом), фирменным жестом почесал нос и задумчиво сказал, что с писателями ведь оно как: на вид молодой и здоровый, а поскребешь — инвалид инвалидом. Неинвалиды вообще ничего не пишут, если вдуматься...
В любом случае ярмарка была необычайно полезна — думаю, не столько немцам, сколько нам. Говоря с иностранцем, всегда смотришь на себя со стороны. Проясняется и собственное настроение, и отечественная ситуация. Россия снова доказала, что ее самый надежный импорт — литература. Ну, еще нефть. Но нефть рано или поздно кончится, а литература, похоже, никогда.
Спецкор «Собеседника» и писатель земли русской Дмитрий Быков передает из Франкфурта.
Трудно понять, что имели в виду устроители крупнейшей в мире Франкфуртской книжной ярмарки, когда назначали Россию почетной гостьей. То есть страной, к которой привлечено повышенное внимание. Большая часть ярмарочных событий — «круглых столов», публичных чтений, издательских вечеринок — так или иначе связана с россиянами. Выбор Франкфурта особенно символичен — с будущего года практика «почетного гостевания» прекращается вообще, и все будут поставлены в равные условия. Может, Германия, традиционно любящая Путина, решила сделать ему приятное. А может — и это вероятнее всего, — Европе стало наконец по-настоящему интересно, что все-таки происходит в России при Путине. И решено было для исследования пригласить именно писателей, поскольку литература у нас всегда была наиболее чутким барометром общества. В этом смысле Франкфурт не просчитался. Правда, сегодня барометром выступает не столько качество литературы (оно оставляет желать), сколько ее состояние. Но и оно красноречиво.Ярмарка с русский акцентом
В любом случае Франкфурту повезло. На ярмарке представлена Россия (и соответственно литература) на весьма интересном, переломном этапе. И хорошо, что нас сюда позвали сейчас, а не через год. Через год все будет уже понятно и далеко не так интересно. Интерес российских властей к происходящему тоже можно понять: во Франкфурт привезли нечто вроде витрины, призванной подтвердить, что с демократией в России все по-прежнему в порядке. Видите, сколько писателей, какие они разные и как они довольны? Раньше с целью демонстрации прекрасности нашей жизни в Москву приглашали зарубежных гостей и показывали им какое-нибудь мероприятие типа писательского съезда. Видите, какая демократия — живые писатели, и все разговаривают? Теперь писателей с этой же целью вывозят за границу.
Картина, однако, вырисовывается сложная. Никогда еще не было писательское сообщество так расколото и атомизировано, как сейчас. Виктор Ерофеев не устает повторять, что в Германии на ярмарке представлена не единая литература, а множество разных литератур. Заметим, однако, что разломы происходят по двум четко определившимся линиям: с одной стороны, Дарья Донцова ни с какого перепугу не может рассматриваться в одном ряду с прочими участниками ярмарки. Это отдельный коммерческий феномен. Донцова отдувается во Франкфурте практически за весь масскульт. Немцы охотно ее переводят, называют писательницей и интервьюируют, но даже они не могут не видеть, до какой степени в России рынок разошелся с литературой. Практически ни один современный русский писатель, имеющий право так называться, не может прожить на гонорары. Пропасть между теми, кто пишет, и теми, кого покупают, стала во Франкфурте очевидна, как никогда. Немецкие издатели не могут понять русских. Они постоянно заняты агрессивным продвижением на рынок именно ХОРОШЕЙ литературы — по большей части некоммерческой.
Второе разделение серьезнее. Сегодняшняя русская литература далеко не так монолитна в своем отношении к так называемым либеральным ценностям. Мы их нахавались по самое не могу. Некоторые российские социологи и экономисты, берущие слово на «круглых столах», напоминают немцам о том, что и они, и вся Европа уперлись сегодня в достаточно серьезный тупик: если что в Германии в последнее время и растет, так это главным образом государственный долг. О прелестях, которые принесло России практически полное упразднение государства (с сохранением его карательной функции, но это уж как водится), российские писатели хорошо осведомлены. Главной темой всех публичных дискуссий и «круглых столов» немедленно становится Чечня. Есть еще писатели, очень старающиеся понравиться на Западе. Они постоянно говорят о том, что Чечню следует отпустить и что наша нация преступна. Но на Западе, похоже, это уже не очень интересно. Здесь это уже слышали — и привыкли даже, что писатели, которые так говорят, не очень хорошо пишут. Зато Владимир Маканин, один из самых известных в мире современных прозаиков России, напомнил о том, что творилось в Грозном при Дудаеве, как там относились к русским (которых, по его словам, в Грозном было 96 процентов), и о том, как развивались события в 1992-1994 годах. Похоже, что и Татьяна Толстая, и Василий Аксенов тоже далеко не во всем солидарны с отечественными правозащитниками. И вообще риторика девяностых, биение себя в грудь и готовность во всем учиться у Запада сегодня уже не так интересны на самом Западе, как попытки поиска какой-никакой национальной идентичности. Похоже, Европа начинает понимать, что Россия, лежащая в руинах, не понимающая себя и не желающая себя восстанавливать, будет для мира опаснее и обойдется ему дороже, чем страна, пытающаяся встать на ноги и набрать хоть толику прежней мощи.
Немцы пытаются понять: у вас что, опять застой? Ну что вы, отвечают многочисленные официальные лица. Какой же застой? Видите, сколько цветов расцвело, одних издательств представлено 182! Правда, вслух ничего сказать нельзя, а что и можно — то не покупается, постарались за пятнадцать-то лет профессионального разжижения мозгов; зато какое разнообразие! Немцам очень трудно осознать тот факт, что хорошая литература в России есть, но самой России она как-то не очень нужна.
Серьезный эффект произвело во Франкфурте открытое письмо Эдуарда Лимонова, отказавшегося приехать, поскольку у него нет уверенности, что родина впустит его обратно. В этом письме, со многими тезисами которого я никак не могу согласиться, главные приметы сегодняшней России все же четко названы: вместо патриотического подъема и поисков нового пути происходит только ужесточение цензуры, в обществе становится все душней и тесней. Европа не понимает, почему и либеральные реформы, и реставрация авторитаризма проходят у нас с одинаковым количеством жертв. И у либерализма, и — страшно сказать — у тоталитаризма есть свои преимущества, но мы умудряемся и у того, и у другого взять только радость самоуничтожения. Об этом на «круглых столах» говорится много и откровенно. Признают это и отчаянные западники, и молодые патриоты. Последние, кстати, представлены на ярмарке очень талантливым, хотя и чрезвычайно неровным писателем Сергеем Шаргуновым. Молодых вообще много, и они по большей части замечательные: петербурженка Ксения Букша, чьи стишки экспромтом очень скрашивают здешнюю жизнь, а проза обещает стать большим литературным явлением. Александр Гаррос и Алексей Евдокимов, чья «Головоломка» уже выиграла «Национальный бестселлер» и скоро будет издана в Германии. Да и вообще старая гвардия на этот раз представлена в той же пропорции, что и молодая — уже радует.
Старые кони борозды не портят
Впрочем, старые кони по-прежнему более уверенно чувствуют себя в борозде. Это подтвердил творческий вечер — точнее, творческий полдник — Евгения Евтушенко, сразу улетевшего из Франкфурта ради своего огромного выступления в Кремле. Там он будет петь. Во Франкфурте он тоже пел — такая у него манера чтения «Плача Ярославны». Евтушенковский перевод «Слова о полку Игореве» только что издан «Вагриусом». Пять сигнальных экземпляров книжки были торжественно вручены автору главным редактором издательства Алексеем Костаняном. Евтушенко обнаружил в тексте древнерусской поэмы явные следы купюр, сделанных властью, и позволил себе их заполнить. Ему показалось, что в поэме маловато говорится о павших во время войн и усобиц, и он вставил туда несколько кусков о костях, перекатывающихся по полям. Перевод вообще вышел вольный: «В Пути-и-ивле... пла-а-ачет... Яросла-а-авна... Одна... на городской стене... О павших славно и бесславно, и о тебе, и обо мне»... Как всегда, и в текстах, и в публичных речах Евтушенко пронзительные и точные слова сочетаются с великолепной по-своему безвкусицей. Особенно когда поэт начинает разговаривать о том, какой честной и искренней была всегда русская литература. Главной ее особенностью, по Евтушенко, было неуклонение. Неуклонение от правды, имеется в виду. Сегодняшнее общество пассивно, литература разбежалась по тусовкам, а вот Пастернак не уклонился от своей гражданской миссии, и Цветаева не уклонилась от елабужской петли, и шестидесятники во главе с Евтушенко от чего-то там не уклонились... Ряд получается занятный, особенно в биографическом смысле. Все очень хлопали. Было также прочитано самое свежее стихотворение нашего автора — «Дорожная карта», строчка из которого «Я сам отравил себя смогом, я сам заразил себя СПИДом», конечно, очень точно характеризует русский национальный мазохизм, но звучит все-таки довольно рискованно.
Одним из самых колоритных персонажей ярмарки остается Михаил Успенский — знаменитый красноярский фантаст, автор трилогии про богатыря Жихаря. Больше всего Успенский похож на крупного колобка с носом-кнопкой и чрезвычайно живыми круглыми глазами. Ими он в основном и шевелит, а так почти все время с трудом перекатывается с дискуссии на дискуссию, долго молчит, дуется и вдруг брякает что-нибудь убийственно смешное. На «круглом столе» по проблемам фантастики он убедительно доказал, что реализм — странная, уродливая, чересчур задержавшаяся литературная мода, а нормальный писатель должен рассказывать сказки. Если бы сказочник в старые времена долгой сибирской ночью стал рассказывать крестьянам, как они плохо живут да как деспот пирует в роскошном дворце, его бы попросту удавили.
Почему не приехали писатели-инвалиды?
Вообще, что особенно ценно, — на ярмарке происходит много веселого. Российские писатели при всех своих различиях замечательны тем, что не лезут за словом в карман. Любо-дорого слушать, как они уделывают друг друга (к счастью, никто не пытается представить Западу картину беспроблемной, монолитной и единомысленной литературы). Бывают и трагикомические инциденты: во время «круглого стола» «Россия и Европа глазами друг друга» к сцене подъехал человек в коляске и поинтересовался, почему не приехали писатели-инвалиды. Ведь наверняка они есть, а им не уделяется должного внимания. Аксенов, которого этот вопрос поставил в тупик (дискуссия шла совершенно о другом), фирменным жестом почесал нос и задумчиво сказал, что с писателями ведь оно как: на вид молодой и здоровый, а поскребешь — инвалид инвалидом. Неинвалиды вообще ничего не пишут, если вдуматься...
В любом случае ярмарка была необычайно полезна — думаю, не столько немцам, сколько нам. Говоря с иностранцем, всегда смотришь на себя со стороны. Проясняется и собственное настроение, и отечественная ситуация. Россия снова доказала, что ее самый надежный импорт — литература. Ну, еще нефть. Но нефть рано или поздно кончится, а литература, похоже, никогда.