Страх проснутьсяБольшинство российской интеллигенции так боялось проснуться 15 марта в новой стране, что предпочло вовсе не ложиться. В студии НТВ до глубокой ночи шла «Свобода слова» с параллельной трансляцией пожара и подсчета; по всем каналам до света крутили кино; не знаю, пожар или подсчет праздновали соседи сбоку — но у них был дым коромыслом часов до семи утра. Я не железный — срубился около часу. Просыпаюсь — все та же. Да и откуда она, другая, возьмется?
Путин вполне доказал, что стратегия у него одна: при выборе между бурным распадом и медленным гниением он выбрал второе. Это подход объяснимый, в каком-то смысле гуманный — людям вообще кажется, что долго гнить легче, чем гибнуть в одночасье. Наверное, так оно и есть. Или имело бы смысл начать что-нибудь делать, пока еще не все прогнило до основания? Пока в стране вообще остались яркие люди? Путин, однако, больше всего боится именно ярких людей, потому что от них одни неприятности. Неважно, какие у них убеждения. Главный российский конфликт — давно уже не между левыми и правыми убеждениями, а между теми, у кого они есть, и теми, кто не имеет их вовсе. Путину больше нравятся вторые. Он называет их «технологическим правительством». Ему кажется, что вот так, потихоньку да полегоньку, все глубже погружая страну в сон, запрещая все, что может ее хоть как-то потревожить (неважно, слева или справа),— он предотвращает окончательную катастрофу гибнущей и нереформируемой империи.
Может, и так. Но я по себе и по своим друзьям вижу, что в этой призрачной стране, где все только взрывается да горит, а скоро еще и медицины бесплатной не будет,— совершенно незачем жить. Нет ни смысла, ни цели, ни надежды когда-нибудь опять ощутить страну своей. Нет политической борьбы и общественной жизни. Нет науки и литературы. Нет ничего, что делает жизнь переносимой, и даже деньги могут в любой момент отобрать, если ваше лицо кому-то не понравится. Можно много говорить о возрождении, но запаха гнили ведь не отобьешь. И еще четыре года Путина приведут только к тому, что окончательно заснут все, кто еще пытается хорохориться, и сгниет все, что еще работает. Такова цена застоя и торможения — вечного выбора всех безликих персонажей, добирающихся до власти. И аргумент у них на все железный: что ж, при Сталине было лучше? Да не было, конечно. Получается, что все меню нашего скромного ресторана «Русский самовар» — либо гнилая картошка, либо цианистый калий. Первое спокойней, второе быстрей.
Нет, ребята. Не проснемся мы в другой стране ни 15, ни 16, ни 20 марта. Мы, судя по всему, проснемся только тогда, когда окончательно провалится крыша. Иногда мне хочется, чтобы она держалась подольше. А иногда — чтобы рухнула поскорей. Тогда, может, и начнется в России что-нибудь новое. А до этого — вряд ли.
Путин вполне доказал, что стратегия у него одна: при выборе между бурным распадом и медленным гниением он выбрал второе. Это подход объяснимый, в каком-то смысле гуманный — людям вообще кажется, что долго гнить легче, чем гибнуть в одночасье. Наверное, так оно и есть. Или имело бы смысл начать что-нибудь делать, пока еще не все прогнило до основания? Пока в стране вообще остались яркие люди? Путин, однако, больше всего боится именно ярких людей, потому что от них одни неприятности. Неважно, какие у них убеждения. Главный российский конфликт — давно уже не между левыми и правыми убеждениями, а между теми, у кого они есть, и теми, кто не имеет их вовсе. Путину больше нравятся вторые. Он называет их «технологическим правительством». Ему кажется, что вот так, потихоньку да полегоньку, все глубже погружая страну в сон, запрещая все, что может ее хоть как-то потревожить (неважно, слева или справа),— он предотвращает окончательную катастрофу гибнущей и нереформируемой империи.
Может, и так. Но я по себе и по своим друзьям вижу, что в этой призрачной стране, где все только взрывается да горит, а скоро еще и медицины бесплатной не будет,— совершенно незачем жить. Нет ни смысла, ни цели, ни надежды когда-нибудь опять ощутить страну своей. Нет политической борьбы и общественной жизни. Нет науки и литературы. Нет ничего, что делает жизнь переносимой, и даже деньги могут в любой момент отобрать, если ваше лицо кому-то не понравится. Можно много говорить о возрождении, но запаха гнили ведь не отобьешь. И еще четыре года Путина приведут только к тому, что окончательно заснут все, кто еще пытается хорохориться, и сгниет все, что еще работает. Такова цена застоя и торможения — вечного выбора всех безликих персонажей, добирающихся до власти. И аргумент у них на все железный: что ж, при Сталине было лучше? Да не было, конечно. Получается, что все меню нашего скромного ресторана «Русский самовар» — либо гнилая картошка, либо цианистый калий. Первое спокойней, второе быстрей.
Нет, ребята. Не проснемся мы в другой стране ни 15, ни 16, ни 20 марта. Мы, судя по всему, проснемся только тогда, когда окончательно провалится крыша. Иногда мне хочется, чтобы она держалась подольше. А иногда — чтобы рухнула поскорей. Тогда, может, и начнется в России что-нибудь новое. А до этого — вряд ли.