новые русские сказки
Пламенная Лера, или Девочка со спичками
рождественская история
комментарий из сборника «Как Путин стал президентом США: новые русские сказки» // Санкт-Петербург: «RedFish», 2005, твёрдый переплёт, 448 стр., тираж: 7.000 экз., ISBN 5-483-00085-4
Поскольку большинство реалий, упомянутых в сказках, отлично помнятся почти всем очевидцам российской истории, автор решил отказаться от подробного комментария. Ниже упоминаются только факты, без которых понимание сказок будет затруднено. И потом — дети. Дети ведь любят сказки, а поводы для них знают вряд ли. Так что всё это ради них.
13. ПЛАМЕННАЯ ЛЕРА, или ДЕВОЧКА СО СПИЧКАМИ
Валерия Новодворская (1950 г.р.) — самая радикальная демократка современной России, создатель и бессменный лидер партии «Демократический Союз», переводчица с французского, большая поклонница французских экзистенциалистов, яркая публицистка и несколько монотонный, но сильный оратор. Неоднократно сидела, в том числе в спецпсихушке. Автор этих строк долго уважал Новодворскую, и понадобилось много ее увлекательных статей, выступлений и устных бесед с автором, чтобы появилась эта сказка. Новодворская почему-то очень на нее обиделась. А чего обижаться? Нечего обижаться… Если бы я обижался на все, что про меня пишут, у меня не осталось бы времени ни на какое другое хобби.
Пламенная Лера, или Девочка со спичками
рождественская история
С детства Лера любила играть со спичками. Прятать их было бесполезно: пытливый ребёнок всюду находил запретный коробок и жадно воспламенял окружающие предметы. На беспокойные родительские расспросы мол, зачем ты это делаешь и не жалко ли хорошую вещь, Лера, едва научившись говорить (а говорить она начала очень рано и сразу очень много), пламенно доказывала, что всякая вещь существует для того, чтобы гореть, а если она подло спасает свою жизнь, не желая рассеивать окружающую тьму, то это дезертирство. Когда ей возражали, что на улице стоит белый день, Лера презрительно обзывала окружающих слепцами. В мире царила вечная ночь, он был полон несправедливости: кошка ловила мышку, паук питался мухой, лошади кушали овёс и сено, Волга впадала в Каспийское море, а бесчеловечные коммунисты угнетали трудящихся.
Тот факт, что трудящиеся были очень довольны да ещё подмахивали, ограничиваясь в смысле недовольства анекдотом за кружкой ларёчного пива или брюзжанием в кухне за щедро накрытым столом, Леру нимало не смущал. Но на беду, она родилась на болоте, гордо занимавшем одну шестую часть суши, так что поджечь здесь что-нибудь без керосина было практически нереально, да и с керосином всё быстро гасло со страшным шипением и вонью. В лучшем случае подолгу тлели торфяники.
С раннего детства Лера доставила пожарным немало хлопот. Желая обратить как можно больше живых существ на борьбу с царящей в мире несправедливостью, она пыталась воспламенять своими речами всех окрестных жуков, гусениц, бабочек, а когда подросла, стала обращаться со спичками уже к собакам и кошкам. Сверстники её побаивались: когда речи не действовали, девочка выхватывала коробок и принималась воспламенять собеседников вполне буквально. Иногда дворник позволял ей поджечь кучу сухих листьев, но от сухих листьев в борьбе за освобождение Родины не было никакого проку. Летом Лера жгла тополиный пух, но он, как кухонный диссидент, легко воспламенялся и также быстро гас. Тем не менее как-то раз она чуть не спалила целый квартал, и справедливость уже лизала своими огненными языками белье на дворовой верёвке, однако подкрались злобные соседи, и торжество добродетели отсрочилось на неопределённое время, а Лере в буквальном смысле нагорело по первое число. Однажды Лера изловила бродячего пса и попыталась примотать ему к хвосту фитиль, но он вырвался и умчался явно не спасать Родину.
— Трус!— кричала Лера ему вслед.— Конформист!
На детских утренниках она громче всех кричала: «Ёлочка, зажгись!». Ей так хотелось, чтобы ёлка — христианский символ, который пошёл на поводу у большевиков и терпит своё использование в их скверных празднествах, взорвала снопом искр и подпалила и этого Деда Мороза с его фальшивой бородой, и эту разряженную Снегурку с её слащавой песенкой о счастье советских детей, и весь этот зал, подло украшенный подлой символикой… Но ёлочка зажигалась в лучшем случае бенгальскими, а в худшем банальными электрическими огнями, и Лера в ярости выплёвывала леденец.
В свободное от поджигательства время она писала листовки. Круглым крупным почерком отличницы на листах школьной тетради в клетку она выводила свои любимые лозунги: «Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь, если он, она, оно гореть не будет, кто тогда рассеет тьму?». «Гори, гори ясно, чтобы не погасло! Гори, гори ярче, небу будет жарче!». «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». «Гори, гори, моя звезда!» (ниже изображалась красная звезда, охваченная синим пламенем). «Взвейтесь кострами, синие ночи!» (это была единственная советская песня, которую Лера любила по-настоящему: только ради неё она и посещала бессмысленные уроки пения в родной школе, впрочем, нравилась ей и песня о том, как там, вдали, за рекой загорались огни). «Догорай, гори, моя лучина, догорю с тобой и я». Естественно, думала она и о самосожжении, но его, как самое приятное, откладывала на десерт: сначала следовало наподжигать как можно больше народу.
Излюбленной её игрой сделались горелки, но дети не любили с ней играть, потому что водить (т.е. «гореть») она никого не пускала. Её настольными книгами были «Огонь», «Борьба за огонь», «Земля в огне», «Огнёвушка-поскакушка», «451 по Фаренгейту», журналы «Костёр» и «Огонёк», а также вся серия «Пламенные революционеры»; из музыки она предпочитала ВИА «Пламя». Все попытки выучить её готовить были тщетны — она упорно пережаривала любую еду, не в силах выключить газ. Такой её и заставали родные в дыму, в чадной кухне, мечтательно глядящей на голубой венчик конфорки.
Надо ли говорить, что идеалами Леры были герои и героини, погибшие на костре, либо сумевшие поджечь свою Родину так, чтобы тлело ещё лет двести. Жанна д'Арк была её кумиром. Единственное, чего Лера не могла ей простить, так это бездарной траты времени на какое-то там взятие Орлеана, тогда как в назидание будущим героям следовало немедленно влезть на самую высокую точку тогдашней Франции и поджечь себя. Злейшими же врагами Леры были пожарные, тушащие и душащие всё живое и прогрессивное. По ночам она била стекла в пожарных машинах, писала на их капотах слово «Сатрапы», а иногда не могла отказать себе в удовольствии набрать 01 и крикнуть в трубку: «Товарищ, верь, взойдёт она, звезда пленительного счастья!».
За все эти правонарушения Леру подвергали разнообразным притеснениям вплоть до ссылок и пыток. Надо сказать, что переносила она их с небывалым мужеством, служившим примером для других борцов. Разумеется, расти она при чуть более человечной власти, её бы давно оставили в покое или пустили по части пиротехники, поскольку помимо своего огнепоклонничества она не обладала никакими социально опасными чертами, а была, напротив, милейшим человеком, знатоком французского экзистенциализма и большой любительницей котов. Но властям некогда было разбираться в том, какой Лера человек. Они знали только, что Лера раскидывает листовки и поджигает предметы, к тому не предназначенные.
В ссылках Лера разработала собственную теорию мироздания, согласно которой все вещи делились на правильные и неправильные. Правильные, в свою очередь, могли либо самовоспламеняться (это были высшие вещества в её иерархии, вроде нитроглицерина, взрывающегося от сотрясения), либо быть поджигаемы. К правильным вещам относились керосин, дрова, спички, спирт и Долорес Ибаррури, более известная под кличкой «Пассионария». К неправильным в первую очередь относилась вода, которую Лера называла своим злейшим врагом и истребляла, как только могла. Далее шли железо, кирпич, почва и все руководство страны. Социальный аспект Лериной теории сводился к тому, что сначала в мире надо оставить одно горючее, а потом воспламенить его с помощью зажигательной речи (если подействует) или зажигательной смеси (если оратор окажется недостаточно пассионарен).
Вследствие всемирного горения долженствовала высвободиться небывалая творческая энергия, а главное прекращались все несправедливости. Птицы переставали клевать беззащитных насекомых, капиталист и рабочий уравнивались в правах, а Волга выпадала из Каспийского моря, которое со всеми своими нефтяными вышками должно было вспыхнуть первым. В таких-то мечтах Лера смотрела в глазок печурки, и в очках её загорался ответный нехороший огонёк. Чтобы во время всеобщего преображения вспыхнуть особенно ярко, она питалась исключительно горючей смесью из пороха и кайеннского перца, запивая его Молотов-коктейлем.
Время, однако, шло, и времена переменились пусть не совсем так, как предсказывала Лера. Её любимое Отечество не загорелось, а напротив окончательно заболотилось, и вместо примитивного красного мха на нём выросла элегантная трёхцветная плесень. Леру вернули из ссылки и даже разрешили выступать публично, но вскоре снова загнали в подполье, ибо на выступления она имела обыкновение приходить с канистрой бензина, из которой щедро поливала толпу. С криком «Пока свободою горим!» она лезла за спичками, но толпа бросалась врассыпную, и Лера разочарованно говорила на пустой площади ещё часа полтора. Она создала даже небольшую партию единомышленников «ДС», что расшифровывалось как «Давайте сгорим!», но по степени пламенности партийцам было до неё далеко. На её фоне все они были в лучшем случае постепеновцы, готовые поджечь власть, торфяное болото, Каспийское море, ну Леру в конце концов, но никоим образом не себя.
Тем временем на болоте появился политик, который устал от постепенности и захотел радикализма. Конечно, Лериной пламенности он мог только завидовать, но и сам кое-что из себя представлял по части огневой мощи. Для начала, перебравшись из Свердловска в Москву, он развернул такую бурную деятельность, что Москва чуть было не загорелась в очередной раз. Потом он попытался испепелить своими взглядами тогдашний состав ЦК, но количество воды на партийных пленумах было таково, что наш герой с шипением был разжалован в строители. Там он некоторое время тлел, но, поскольку народ от голода и нетерпения уже порядочно усох, этого тления хватило, чтобы лучшая его часть передовая интеллигенция со страшной вонью задымилась. Лера подумала, что пришёл её час.
— Значит, радикально все смести?— спрашивала она опального политика.
— Всё к чертям! Чтобы небу жарко!— отвечал свердловский радикал.
— То есть дым коромыслом? С треском и искрами! Чтобы свобода, равенство и братство? Чтоб никого в живых?!— с замиранием сердца спрашивала Лера.
— Почему нет?!— отвечал политик, которого на тот момент устраивал даже конец света — лишь бы вместе со светом наступил конец и его лысому патрону, который так безжалостно низверг былого любимца. И Лера доверчиво поддерживала будущего ниспровергателя, горячо привлекая к нему сердца.
А поскольку болото заболачивалось всё пуще, а интеллигенция воняла всё удушливее, народ натужился и выбрал опального на царство. В ночь выборов Лера нанюхалась пороху, чтобы, когда начнётся, рвануть первой, но, проснувшись наутро, увидела за окном обычный пейзаж без всяких следов пепла, и даже пожарные не были объявлены вне закона. Дело в том, что опальный разрушитель, встав во главе болота, автоматически разлюбил огонь и полюбил воду таково было магическое свойство власти, о котором Лера и не подозревала: ведь ей никакой власти никогда не предлагали! Она поспешно переориентировалась и тут же сожгла портрет нового главы государства под окнами его резиденции, пыталась поджечь и самое резиденцию, но та отсырела ещё при прежнем руководителе, налившем в родное болото столько воды, что хватило на несколько поколений.
Все, кого Лера поддерживала на пути во власть, поначалу обещали ей в обмен на поддержку поджечь моря и взорвать пороховые склады, но власть тут же преображала былых оппозиционеров, и на Леру с её неизменными спичками и многочасовыми спичами начинали смотреть с подозрением. Она продолжала неутомимо проповедовать самоуничтожение, называть всех живых предателями, отказывать себе в спиртном (которое горит и потому должно оберегаться) и пить одну воду (которую надо истреблять елико возможно) и всё напрасно: кроме шапок на крепких хозяйственниках, ничто не горело. Но то ли шапки были несгораемые, толи пламя какое-то по-набоковски бледное — к нему очень быстро привыкли.
Привыкали, кстати, и к самой Лере постепенно, не вдруг, но капля камень долбит. Её появления со спичками были теперь частью почти всех официальных детских мероприятий в стране. Леру стали изображать на спичках, она превратилась в персонажа светской хроники, нефтедобытчики считали за честь заручиться её рекомендацией. Многие бензоколонки украсились лозунгами: «Лера пользуется нашим бензином!». На плакате изображалась Лера в нимбе, говорящая к народу из горящего куста. Её приглашали на телевидение, огнеглотатели посвящали ей цирковые номера, её книги отлично раскупались — правда, брали их в основном дачники на растопку, потому что горели они замечательно, как всякая хорошая рукопись. Вскоре у Леры установился симбиоз с известным местным предпринимателем Костей, который после нескольких лет бизнеса понял, что это занятие не для него. Он обнаружил у себя задатки шоумена и занялся промоушеном Леры. Вместе они снимались в кино, дуэтом исполняли любимое «Взвейтесь кострами!» и участвовали в детских утренниках. Дети кричали «Ёлочка, зажгись!» и Костя с Лерой в виде Деда Мороза и Снегурочки на роликовых коньках выезжали к толпе. Лера с наслаждением поджигала бенгальские огни, а Костя под тальянку распевал частушки собственного сочинения. Малышня визжала от восторга.
Выступала Лера и перед молодёжью, которая задавала ей чаще всего один и тот же вопрос:
— А ежели народ не захочет освобождаться через аутодафе? Ежели так и вознамерится влачить рабское существование?
— Ведьмы в средневековые героические времена тоже не хотели,— решительно отвечала Лера.— Но кто б их спрашивал? И жертвенные факелы разгоняли тьму средневековья!
— То есть… вы предлагаете железной рукой поджечь население ради его окончательного освобождения?— спрашивал какой-нибудь ушлый очкарик.
— Естественно!— высокомерно отвечала Лера.— Но где, скажи, когда была без жертв искуплена свобода?! Если люди сами не хотят возгораться, долг лучшей части общества просветить их насильно! Тех, кто со мной не согласен, я приглашаю остаться после лекции и причаститься вот этим — после чего из саквояжа извлекался портативный огнемёт, подаренный Лере одной оружейной фирмой в рекламных целях, и студенческая аудитория принималась восторженно аплодировать, чтобы Лера ни на секунду не заподозрила несогласия.
Дошло до того, что ни одно светское мероприятие уже не обходилось без пассионарной Леры. Поскольку каждый новый этап заболачивания в тех краях сопровождался шумной гулянкой, презентации следовали одна задругой. Фантазия их устроителей не знала предела: на одной Лера поджигала хвосты ракетам из фейерверка, на другой подбрасывала дровец в мангал, на третьей её вывозили на торте с горящим факелом в руке, в виде статуи Свободы, всю в шоколаде.
Между тем сколь фитильку ни виться, а бомбочка никуда не денется. Болото, давно тлевшее по краям, постепенно занималось и в центре то Белый дом выгорит до черноты, то какой-нибудь очень уж бурный фейерверк на дне рождения какого-нибудь богача воспламенит пару-тройку сердец из национал-большевистского электората… В один прекрасный для Леры и не особенно прекрасный для остального населения день количество как-то незаметно перешло в качество, и страна взялась вся разом. Крупнейшие банки и предприятия погорели, народ пылал в жару, шапки на всём чиновничестве вспыхнули, уже нимало не стесняясь, и только передовая интеллигенция продолжала еле-еле тлеть, потому что на более сильном огне не смогла бы так вонять, да и для жизни оно опасно.
Видя это тотальное воспламенение и полный прогар родного болота, Лера ликовала, подбрасывала в костёр щепки и подтаскивала коряги. Кто успел, перебежал со вспыхнувшего торфяника на относительно культурную почву, но счастливые уроженцы окультуренных земель не думали тушить болото: у них был по этой части негативный опыт. Сперва, пытаясь его осушить, они мостили его деньгами, потом отправляли своих наблюдателей заливать окраины всё было тщетно, поэтому теперь никто из болотных уроженцев не мог выпросить у соседей даже ведра воды, да и беженцев принимали неохотно. Самое трогательное, что часть чиновничества в догоревших шапках, вместо того, чтобы спасать свою жизнь или тушить Родину, до последнего момента порывалась таскать из огня каштаны и загребать жар правда, по большей части чужими руками. Скоро, однако, и чиновничество, и каштаны сделались добычею стихии.
Из всего населения уцелела только Лера, так долго питавшаяся порохом и кайеннским перцем, что её устойчивость к пламени оказалась выше, нежели у прочих. Как всякий истинный пироман, она была несгораема, и потому все её попытки поджечь себя ни к чему не привели. Как помесь Феникса с саламандрой, бродила она по пепелищу, громко ликуя: её мечта сбылась, родное болото было свободно!
Собственно, никакого болота больше не было. Чёрная запёкшаяся корка покрывала шестую часть суши. Ни единого признака жизни не наблюдалось на ней. Это было царство полной и абсолютной свободы, ничем не нарушаемого равенства стартовых возможностей и тотального торжества справедливости. Удушливый дым стлался по руинам. Лера, покрытая копотью, шла по бесконечному ровному пространству и дивилась, как странно выглядит осуществившаяся утопия. Но объяснить ей, что так получается всегда, было уже некому.
Тот факт, что трудящиеся были очень довольны да ещё подмахивали, ограничиваясь в смысле недовольства анекдотом за кружкой ларёчного пива или брюзжанием в кухне за щедро накрытым столом, Леру нимало не смущал. Но на беду, она родилась на болоте, гордо занимавшем одну шестую часть суши, так что поджечь здесь что-нибудь без керосина было практически нереально, да и с керосином всё быстро гасло со страшным шипением и вонью. В лучшем случае подолгу тлели торфяники.
С раннего детства Лера доставила пожарным немало хлопот. Желая обратить как можно больше живых существ на борьбу с царящей в мире несправедливостью, она пыталась воспламенять своими речами всех окрестных жуков, гусениц, бабочек, а когда подросла, стала обращаться со спичками уже к собакам и кошкам. Сверстники её побаивались: когда речи не действовали, девочка выхватывала коробок и принималась воспламенять собеседников вполне буквально. Иногда дворник позволял ей поджечь кучу сухих листьев, но от сухих листьев в борьбе за освобождение Родины не было никакого проку. Летом Лера жгла тополиный пух, но он, как кухонный диссидент, легко воспламенялся и также быстро гас. Тем не менее как-то раз она чуть не спалила целый квартал, и справедливость уже лизала своими огненными языками белье на дворовой верёвке, однако подкрались злобные соседи, и торжество добродетели отсрочилось на неопределённое время, а Лере в буквальном смысле нагорело по первое число. Однажды Лера изловила бродячего пса и попыталась примотать ему к хвосту фитиль, но он вырвался и умчался явно не спасать Родину.
— Трус!— кричала Лера ему вслед.— Конформист!
На детских утренниках она громче всех кричала: «Ёлочка, зажгись!». Ей так хотелось, чтобы ёлка — христианский символ, который пошёл на поводу у большевиков и терпит своё использование в их скверных празднествах, взорвала снопом искр и подпалила и этого Деда Мороза с его фальшивой бородой, и эту разряженную Снегурку с её слащавой песенкой о счастье советских детей, и весь этот зал, подло украшенный подлой символикой… Но ёлочка зажигалась в лучшем случае бенгальскими, а в худшем банальными электрическими огнями, и Лера в ярости выплёвывала леденец.
В свободное от поджигательства время она писала листовки. Круглым крупным почерком отличницы на листах школьной тетради в клетку она выводила свои любимые лозунги: «Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь, если он, она, оно гореть не будет, кто тогда рассеет тьму?». «Гори, гори ясно, чтобы не погасло! Гори, гори ярче, небу будет жарче!». «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». «Гори, гори, моя звезда!» (ниже изображалась красная звезда, охваченная синим пламенем). «Взвейтесь кострами, синие ночи!» (это была единственная советская песня, которую Лера любила по-настоящему: только ради неё она и посещала бессмысленные уроки пения в родной школе, впрочем, нравилась ей и песня о том, как там, вдали, за рекой загорались огни). «Догорай, гори, моя лучина, догорю с тобой и я». Естественно, думала она и о самосожжении, но его, как самое приятное, откладывала на десерт: сначала следовало наподжигать как можно больше народу.
Излюбленной её игрой сделались горелки, но дети не любили с ней играть, потому что водить (т.е. «гореть») она никого не пускала. Её настольными книгами были «Огонь», «Борьба за огонь», «Земля в огне», «Огнёвушка-поскакушка», «451 по Фаренгейту», журналы «Костёр» и «Огонёк», а также вся серия «Пламенные революционеры»; из музыки она предпочитала ВИА «Пламя». Все попытки выучить её готовить были тщетны — она упорно пережаривала любую еду, не в силах выключить газ. Такой её и заставали родные в дыму, в чадной кухне, мечтательно глядящей на голубой венчик конфорки.
Надо ли говорить, что идеалами Леры были герои и героини, погибшие на костре, либо сумевшие поджечь свою Родину так, чтобы тлело ещё лет двести. Жанна д'Арк была её кумиром. Единственное, чего Лера не могла ей простить, так это бездарной траты времени на какое-то там взятие Орлеана, тогда как в назидание будущим героям следовало немедленно влезть на самую высокую точку тогдашней Франции и поджечь себя. Злейшими же врагами Леры были пожарные, тушащие и душащие всё живое и прогрессивное. По ночам она била стекла в пожарных машинах, писала на их капотах слово «Сатрапы», а иногда не могла отказать себе в удовольствии набрать 01 и крикнуть в трубку: «Товарищ, верь, взойдёт она, звезда пленительного счастья!».
За все эти правонарушения Леру подвергали разнообразным притеснениям вплоть до ссылок и пыток. Надо сказать, что переносила она их с небывалым мужеством, служившим примером для других борцов. Разумеется, расти она при чуть более человечной власти, её бы давно оставили в покое или пустили по части пиротехники, поскольку помимо своего огнепоклонничества она не обладала никакими социально опасными чертами, а была, напротив, милейшим человеком, знатоком французского экзистенциализма и большой любительницей котов. Но властям некогда было разбираться в том, какой Лера человек. Они знали только, что Лера раскидывает листовки и поджигает предметы, к тому не предназначенные.
В ссылках Лера разработала собственную теорию мироздания, согласно которой все вещи делились на правильные и неправильные. Правильные, в свою очередь, могли либо самовоспламеняться (это были высшие вещества в её иерархии, вроде нитроглицерина, взрывающегося от сотрясения), либо быть поджигаемы. К правильным вещам относились керосин, дрова, спички, спирт и Долорес Ибаррури, более известная под кличкой «Пассионария». К неправильным в первую очередь относилась вода, которую Лера называла своим злейшим врагом и истребляла, как только могла. Далее шли железо, кирпич, почва и все руководство страны. Социальный аспект Лериной теории сводился к тому, что сначала в мире надо оставить одно горючее, а потом воспламенить его с помощью зажигательной речи (если подействует) или зажигательной смеси (если оратор окажется недостаточно пассионарен).
Вследствие всемирного горения долженствовала высвободиться небывалая творческая энергия, а главное прекращались все несправедливости. Птицы переставали клевать беззащитных насекомых, капиталист и рабочий уравнивались в правах, а Волга выпадала из Каспийского моря, которое со всеми своими нефтяными вышками должно было вспыхнуть первым. В таких-то мечтах Лера смотрела в глазок печурки, и в очках её загорался ответный нехороший огонёк. Чтобы во время всеобщего преображения вспыхнуть особенно ярко, она питалась исключительно горючей смесью из пороха и кайеннского перца, запивая его Молотов-коктейлем.
Время, однако, шло, и времена переменились пусть не совсем так, как предсказывала Лера. Её любимое Отечество не загорелось, а напротив окончательно заболотилось, и вместо примитивного красного мха на нём выросла элегантная трёхцветная плесень. Леру вернули из ссылки и даже разрешили выступать публично, но вскоре снова загнали в подполье, ибо на выступления она имела обыкновение приходить с канистрой бензина, из которой щедро поливала толпу. С криком «Пока свободою горим!» она лезла за спичками, но толпа бросалась врассыпную, и Лера разочарованно говорила на пустой площади ещё часа полтора. Она создала даже небольшую партию единомышленников «ДС», что расшифровывалось как «Давайте сгорим!», но по степени пламенности партийцам было до неё далеко. На её фоне все они были в лучшем случае постепеновцы, готовые поджечь власть, торфяное болото, Каспийское море, ну Леру в конце концов, но никоим образом не себя.
Тем временем на болоте появился политик, который устал от постепенности и захотел радикализма. Конечно, Лериной пламенности он мог только завидовать, но и сам кое-что из себя представлял по части огневой мощи. Для начала, перебравшись из Свердловска в Москву, он развернул такую бурную деятельность, что Москва чуть было не загорелась в очередной раз. Потом он попытался испепелить своими взглядами тогдашний состав ЦК, но количество воды на партийных пленумах было таково, что наш герой с шипением был разжалован в строители. Там он некоторое время тлел, но, поскольку народ от голода и нетерпения уже порядочно усох, этого тления хватило, чтобы лучшая его часть передовая интеллигенция со страшной вонью задымилась. Лера подумала, что пришёл её час.
— Значит, радикально все смести?— спрашивала она опального политика.
— Всё к чертям! Чтобы небу жарко!— отвечал свердловский радикал.
— То есть дым коромыслом? С треском и искрами! Чтобы свобода, равенство и братство? Чтоб никого в живых?!— с замиранием сердца спрашивала Лера.
— Почему нет?!— отвечал политик, которого на тот момент устраивал даже конец света — лишь бы вместе со светом наступил конец и его лысому патрону, который так безжалостно низверг былого любимца. И Лера доверчиво поддерживала будущего ниспровергателя, горячо привлекая к нему сердца.
А поскольку болото заболачивалось всё пуще, а интеллигенция воняла всё удушливее, народ натужился и выбрал опального на царство. В ночь выборов Лера нанюхалась пороху, чтобы, когда начнётся, рвануть первой, но, проснувшись наутро, увидела за окном обычный пейзаж без всяких следов пепла, и даже пожарные не были объявлены вне закона. Дело в том, что опальный разрушитель, встав во главе болота, автоматически разлюбил огонь и полюбил воду таково было магическое свойство власти, о котором Лера и не подозревала: ведь ей никакой власти никогда не предлагали! Она поспешно переориентировалась и тут же сожгла портрет нового главы государства под окнами его резиденции, пыталась поджечь и самое резиденцию, но та отсырела ещё при прежнем руководителе, налившем в родное болото столько воды, что хватило на несколько поколений.
Все, кого Лера поддерживала на пути во власть, поначалу обещали ей в обмен на поддержку поджечь моря и взорвать пороховые склады, но власть тут же преображала былых оппозиционеров, и на Леру с её неизменными спичками и многочасовыми спичами начинали смотреть с подозрением. Она продолжала неутомимо проповедовать самоуничтожение, называть всех живых предателями, отказывать себе в спиртном (которое горит и потому должно оберегаться) и пить одну воду (которую надо истреблять елико возможно) и всё напрасно: кроме шапок на крепких хозяйственниках, ничто не горело. Но то ли шапки были несгораемые, толи пламя какое-то по-набоковски бледное — к нему очень быстро привыкли.
Привыкали, кстати, и к самой Лере постепенно, не вдруг, но капля камень долбит. Её появления со спичками были теперь частью почти всех официальных детских мероприятий в стране. Леру стали изображать на спичках, она превратилась в персонажа светской хроники, нефтедобытчики считали за честь заручиться её рекомендацией. Многие бензоколонки украсились лозунгами: «Лера пользуется нашим бензином!». На плакате изображалась Лера в нимбе, говорящая к народу из горящего куста. Её приглашали на телевидение, огнеглотатели посвящали ей цирковые номера, её книги отлично раскупались — правда, брали их в основном дачники на растопку, потому что горели они замечательно, как всякая хорошая рукопись. Вскоре у Леры установился симбиоз с известным местным предпринимателем Костей, который после нескольких лет бизнеса понял, что это занятие не для него. Он обнаружил у себя задатки шоумена и занялся промоушеном Леры. Вместе они снимались в кино, дуэтом исполняли любимое «Взвейтесь кострами!» и участвовали в детских утренниках. Дети кричали «Ёлочка, зажгись!» и Костя с Лерой в виде Деда Мороза и Снегурочки на роликовых коньках выезжали к толпе. Лера с наслаждением поджигала бенгальские огни, а Костя под тальянку распевал частушки собственного сочинения. Малышня визжала от восторга.
Выступала Лера и перед молодёжью, которая задавала ей чаще всего один и тот же вопрос:
— А ежели народ не захочет освобождаться через аутодафе? Ежели так и вознамерится влачить рабское существование?
— Ведьмы в средневековые героические времена тоже не хотели,— решительно отвечала Лера.— Но кто б их спрашивал? И жертвенные факелы разгоняли тьму средневековья!
— То есть… вы предлагаете железной рукой поджечь население ради его окончательного освобождения?— спрашивал какой-нибудь ушлый очкарик.
— Естественно!— высокомерно отвечала Лера.— Но где, скажи, когда была без жертв искуплена свобода?! Если люди сами не хотят возгораться, долг лучшей части общества просветить их насильно! Тех, кто со мной не согласен, я приглашаю остаться после лекции и причаститься вот этим — после чего из саквояжа извлекался портативный огнемёт, подаренный Лере одной оружейной фирмой в рекламных целях, и студенческая аудитория принималась восторженно аплодировать, чтобы Лера ни на секунду не заподозрила несогласия.
Дошло до того, что ни одно светское мероприятие уже не обходилось без пассионарной Леры. Поскольку каждый новый этап заболачивания в тех краях сопровождался шумной гулянкой, презентации следовали одна задругой. Фантазия их устроителей не знала предела: на одной Лера поджигала хвосты ракетам из фейерверка, на другой подбрасывала дровец в мангал, на третьей её вывозили на торте с горящим факелом в руке, в виде статуи Свободы, всю в шоколаде.
Между тем сколь фитильку ни виться, а бомбочка никуда не денется. Болото, давно тлевшее по краям, постепенно занималось и в центре то Белый дом выгорит до черноты, то какой-нибудь очень уж бурный фейерверк на дне рождения какого-нибудь богача воспламенит пару-тройку сердец из национал-большевистского электората… В один прекрасный для Леры и не особенно прекрасный для остального населения день количество как-то незаметно перешло в качество, и страна взялась вся разом. Крупнейшие банки и предприятия погорели, народ пылал в жару, шапки на всём чиновничестве вспыхнули, уже нимало не стесняясь, и только передовая интеллигенция продолжала еле-еле тлеть, потому что на более сильном огне не смогла бы так вонять, да и для жизни оно опасно.
Видя это тотальное воспламенение и полный прогар родного болота, Лера ликовала, подбрасывала в костёр щепки и подтаскивала коряги. Кто успел, перебежал со вспыхнувшего торфяника на относительно культурную почву, но счастливые уроженцы окультуренных земель не думали тушить болото: у них был по этой части негативный опыт. Сперва, пытаясь его осушить, они мостили его деньгами, потом отправляли своих наблюдателей заливать окраины всё было тщетно, поэтому теперь никто из болотных уроженцев не мог выпросить у соседей даже ведра воды, да и беженцев принимали неохотно. Самое трогательное, что часть чиновничества в догоревших шапках, вместо того, чтобы спасать свою жизнь или тушить Родину, до последнего момента порывалась таскать из огня каштаны и загребать жар правда, по большей части чужими руками. Скоро, однако, и чиновничество, и каштаны сделались добычею стихии.
Из всего населения уцелела только Лера, так долго питавшаяся порохом и кайеннским перцем, что её устойчивость к пламени оказалась выше, нежели у прочих. Как всякий истинный пироман, она была несгораема, и потому все её попытки поджечь себя ни к чему не привели. Как помесь Феникса с саламандрой, бродила она по пепелищу, громко ликуя: её мечта сбылась, родное болото было свободно!
Собственно, никакого болота больше не было. Чёрная запёкшаяся корка покрывала шестую часть суши. Ни единого признака жизни не наблюдалось на ней. Это было царство полной и абсолютной свободы, ничем не нарушаемого равенства стартовых возможностей и тотального торжества справедливости. Удушливый дым стлался по руинам. Лера, покрытая копотью, шла по бесконечному ровному пространству и дивилась, как странно выглядит осуществившаяся утопия. Но объяснить ей, что так получается всегда, было уже некому.
комментарий из сборника «Как Путин стал президентом США: новые русские сказки» // Санкт-Петербург: «RedFish», 2005, твёрдый переплёт, 448 стр., тираж: 7.000 экз., ISBN 5-483-00085-4
Поскольку большинство реалий, упомянутых в сказках, отлично помнятся почти всем очевидцам российской истории, автор решил отказаться от подробного комментария. Ниже упоминаются только факты, без которых понимание сказок будет затруднено. И потом — дети. Дети ведь любят сказки, а поводы для них знают вряд ли. Так что всё это ради них.
13. ПЛАМЕННАЯ ЛЕРА, или ДЕВОЧКА СО СПИЧКАМИ
Валерия Новодворская (1950 г.р.) — самая радикальная демократка современной России, создатель и бессменный лидер партии «Демократический Союз», переводчица с французского, большая поклонница французских экзистенциалистов, яркая публицистка и несколько монотонный, но сильный оратор. Неоднократно сидела, в том числе в спецпсихушке. Автор этих строк долго уважал Новодворскую, и понадобилось много ее увлекательных статей, выступлений и устных бесед с автором, чтобы появилась эта сказка. Новодворская почему-то очень на нее обиделась. А чего обижаться? Нечего обижаться… Если бы я обижался на все, что про меня пишут, у меня не осталось бы времени ни на какое другое хобби.