Дмитрий Львович Быков, писатель

Что хорошо, то хорошо. Критиковать серьёзную, плодотворную инициативу не станет и самый упёртый оппозиционер. Главный радиочастотный центр, подчинённый Роскомнадзору, выступил с идеей поделить всю порнографию на легальную и нелегальную. В раздел нелегальной попадёт детское порно и сцены, связанные с насилием. В разряд легальной — «натуралистические изображения или описания половых органов совершеннолетнего человека и/или полового сношения либо сопоставимые с половым сношением действия сексуального характера».

Не стану придираться к определениям, потому что, с моей точки зрения, ток-шоу на федеральных каналах и некоторые патриотические стримы — вполне сопоставимые с половым сношением действия недвусмысленно сексуального характера, направленные на мозг зрителя. О дефинициях мы никогда не договоримся. Давайте сосредоточимся на полезных последствиях этой законодательной инициативы. Отныне смотреть легальное порно можно будет через Госуслуги, зарегистрировавшись и доказав свой возраст. Отдельное удовольствие заключается в том, что Госуслуги будут теперь отчётливо знать, кто смотрит порно, и время от времени напоминать об этом гражданину, как о страховке ОСАГО: такого-то числа вы посмотрели порно; что-то вы давно не смотрели порно; если вы сегодня же не посмотрите порно, ваш аккаунт будет аннулирован… Нашему человеку если вовремя не напомнить, он и мусор не вынесет, и помастурбировать забудет. Но главное — регулируемый доступ к порносайту позволит государству мотивировать гражданина к массе полезных действий.

Можно переправлять на легальный порносайт не сразу после регистрации, а после ещё нескольких фильтров: прививку сделал? Номер сертификата введите, пожалуйста! Налоги заплатил? Номер декларации. Долгов по квартплате нет? Не вижу ссылки! После полного погашения всех штрафов ГИБДД можно перейти на следующий сайт, и не успел наш зритель настроиться на возвышенный лад, как ему бац!— «Международная пилорама». Или «Раша тудей». Или «Воскресный вечер», да мало ли — у нас этого добра полон ящик, и вроде люди все неохотней занимаются этой копрофагией, но тут у них просто не будет выбора. Мы не звери, политическая подготовка будет продолжаться не более часа, а потом — самоублажайся на здоровье, каждые полчаса возобновляя доступ. В принципе, можно и совместить, подготовив несколько сайтов легального порно, где видеоряд будет самый что ни на есть эротический, а звук самый что ни на есть государственный: тем самым у человека возникнет стойкая, простите за выражение, и правильная ассоциация. Я бы назвал это программой «Бросай *** — смотри сертифицированное порно!», сокращённо «Бесс-порно». Это и фривольно, и государственно, и бескомпромиссно.

Вы спросите: а что если после часа государственной пилорамы у зрителя пропадёт всякое желание? Во-первых, у хорошего не пропадёт, а плохой не заслуживает порно. Во-вторых, скорее сработает обратная ассоциация: госпропаганда начнёт вызывать у гражданина эротические ассоциации, он будет возбуждаться при виде федеральных телеведущих, а со временем испытывать при их появлении полное удовлетворение. Кто сказал, в конце концов, что российское федеральное телевидение хуже порнографии? Да оно во многих отношениях порнографичней, и разве плохо, если патриотизм вызывает лёгкое сексуальное возбуждение, желание отдаться господствующему дискурсу, расслабиться и получить удовольствие?

Остаётся последнее возражение: не все смотрят порно. Но это поправимо. В обществе тотального контроля, к которому мы стремительно движемся, просмотр государственного порно должен стать обязательным. В свободных обществах разрешено всё, что не запрещено, а в нравственных и патриотичных все разрешённое обязательно. Допуск в интернет — или, по крайней мере, на Госуслуги — следует открывать только тем, кто отсмотрит в течение месяца не менее десяти часов госпорно, из которых примерно семь часов будет порнографией пропагандистской, а три — физиологической. И если после этого в стране не наступит демографический бум, то я уж и не знаю, чего вам надо. Впрочем, возможен вариант, при котором половина населения попросту откажется от интернета, ограничившись личной сексуальной практикой. Но что мешает нам продавать презервативы или виагру только тем, кто предъявит справку с Госуслуг о просмотре десяти часов госпорно?

А со временем можно и хлеб отпускать по таким же талонам.

просто андрей @AndreyBykov1 («Twitter», 17.06.2021):

ой ну да я люблю поэзию.... кстати знаешь На самом деле мне нравилась только ты? ну все ладно пока)

Макаревич, Хаматова, Звягинцев и другие деятели культуры поздравили Юрия Дмитриева с днем рождения. Историк 579 дней под арестом по второму делу

13 декабря 2016 года карельский историк-поисковик Юрий Дмитриев был арестован. 30 лет своей жизни он посвятил восстановлению памяти о жертвах политических репрессий. Ему было предъявлено обвинение в изготовлении детской порнографии. 11 привлеченных специалистов в судебных заседаниях, дополнительная и повторная экспертизы в Москве и Санкт-Петербурге, проведенные по назначению суда, не нашли в фотографиях признаков порнографии, а в личности Дмитриева — каких-либо психических отклонений. 4 апреля 2018 года Юрий Дмитриев был оправдан. А 27 июня 2018 года было возбуждено новое уголовное дело, Юрия Дмитриева вновь арестовали. На сегодняшний день судебное следствие, в основном, завершено. Впереди — прения и приговор.

Сегодня, 28 января, у Юрия Дмитриева день рождения. Историка поздравили Андрей Макаревич, Чулпан Хаматова, Ирина Прохорова, Александр Филиппенко, Андрей Звягинцев, Лия Ахеджаков, Людмила Улицкая, Александр Архангельский, Евгений Стычкин, Дмитрий Быков, Оксана Мысина.

// «Дождь«, 28 января 2020 года

Nikolai Rudensky («Facebook», 15.11.2019):

Дмитрий Львович Быков на «Эхе»:

«Мне кажется, что сегодня эротическая сторона любви уже не так важна...»

Вот, значит, каковы новые веяния. А тут живешь как в лесу.

без комментариев

Жил да был на свете мальчик Миша. Трагедия его заключалась в том, что он был культурный. Такой культурный, что родные его даже плакали украдкой: как же он, нежный цветок с врождённым эстетическим чувством, будет жить в этом несовершенном мире. И впрямь Мише в этом мире было неуютно. Бумажек мимо урны он не бросал, не плевал где ни попадя и даже, страшно сказать, в школу ходил со сменной обувью. И не бросал её под вешалкой, а добросовестно переобувался. Культурный мальчик не шалил, не грубил старшим и не задирал товарищей, которые смеялись над ним, дразнили и обзывались плохими словами. Миша очень огорчался. Он приходил домой, аккуратно ставил портфель в уголок, снимал ботинки, переодевался в домашнее, вешал форменную одежду в шкаф, ложился на кровать носом к стене и в таком положении переживал. «Не хочу быть культурным,— думал Миша, водя пальчиком по обоям.— Культурным быть плохо. Вот вырасту, стану грубым и нехорошим, и никто не будет меня дразнить».

Окончив школу, Миша глубоко задумался. Ничто уже не обязывало его быть культурным. Напротив, родные и близкие краснели и стыдились каждый раз, как Миша, потупясь, произносил свои неискоренимые «спасибо большое», «извините великодушно», «будьте любезны». Про него даже анекдот пустили: «Добрый день, солгал Миша». Никому и в голову не могло прийти, что Миша здоровался, желал здравия и извинялся вполне искренне: стиль общения в тех краях был такой, что искренним мог считаться только человек, харкающий собеседнику на ботинок.

Всё, сказал себе Миша, хватит мучить себя и других, с культурой покончено, я отправляюсь в вертеп разврата. Время, однако, было не особенно развратное, так что Миша поискал вокруг себя вертеп и не нашёл. Ему бы пошляться где-нибудь у трёх вокзалов, в центральном подземном переходе или на задворках крупного рынка… Но, как человек безнадёжно культурный, он отправился в театр: ведь именно театр во все мало-мальски приличные времена считался вертепом разврата. Общеизвестно, что в театре все мужчины ругаются матом, пьянствуют или любят друг друга, актрисы гадко интригуют, режиссёры меняют фавориток, не говоря уже о том, что все со всеми ссорятся, сожительствуют и при этом все на всех доносят,— словом, Миша решил, что такое злонравное место непременно исправит его характер.

Театр, однако, Мишу разочаровал. Злонравие наличествовало, но всё больше какое-то мелкое, скучное. Так что через несколько лет, отданных театральной критике, будучи несправедливо обруган в общественном транспорте «вшивым интелихентом», он спросил себя, к чему же пришёл за годы борьбы со своей проклятой культурностью, и ужаснулся — ибо увидел, что стал ещё культурнее! Он жестоко страдал, злился на себя — и писал диссертацию!

Что-то надо делать, лихорадочно думал Миша. Он запер дверь, чтобы никто не услышал, и стал тренироваться ругаться матом. Ругаться надо было не просто в пространство, а кого-нибудь, так что он попробовал разозлиться на свою пишущую машинку, в которой залипала неприличная буква «ж». «Дура»,— сказал Миша неуверенно. Машинка молчала. «Сволочь»,— добавил он чуть громче. «Свинья противная»,— воскликнул он, но профессионал в нём скептически поморщился, произнося знаменитое «Не верю!». Миша собрался с духом и шёпотом закричал: «Гадина!» И тут ему показалось, что машинка сжалась в комок и плачет. Он обнял машинку, отколупнул ногтем залипшую «ж» и сам зарыдал.

«Поступи на государственную служжжжбу»,— самостоятельно отстучала ему машинка и подмигнула двоеточием.

А что, подумал Миша, отличная идея. Порядочный человек никогда не пойдёт на государственную службу! Мише уже меньше всего на свете хотелось называться порядочным человеком, так что он немедленно оставил театр и пошёл служить государству. Естественно, как человек театральный, он твёрдо знал, что самые мерзкие, непорядочные и некультурные люди находятся в министерстве культуры. Вся страна знала, что они даже на звонки, адресованные в комбинат бытового обслуживания с похожим номером, отвечают так неприлично, что стыдно сказать. Миша поцеловал машинку и побежал в министерство культуры.

В министерстве очень обрадовались такому культурному сотруднику и сразу сделали его заместителем министра. Совсем у них там управлять было некому, даже не станем говорить, что они там такое делали, а то вам тоже захочется. Но проклятая культурная аура распространялась от Миши, как эпидемия,— и довольно скоро все сотрудники в министерстве стали раскланиваться при встрече и мыть руки перед едой. Несколько человек добровольно отказались брать взятки, перестали расхищать средства, выделяемые на музыкальные школы, а на телефонный вопрос «Это прачечная?» приятный голос отвечал теперь: «Нет, извините, вы ошиблись, но всё равно спасибо за звонок». Миша в своей культурности дошёл до того, что министерство стало возвращать удерживаемые в стране ценности, прихваченные победителями в чужих краях после войны.

( Collapse )

Гриша был чист до такой степени, что невинность его вошла в пословицу, в самом буквальном смысле. Так, если юноша долго и безуспешно домогался девушки, тратил уйму средств на походы с нею в ресторан и на провожания до дому, зазывал, наконец, к себе, поил вином и валил на диван, но она сжимала ноги как безумная и обещала закричать,— незадачливый кавалер обиженно бурчал:

— Ну что ты, честное слово, как Гриша…

Гришина невинность делала его любимым героем старых дев и особо принципиальных подростков, ну, и всех остальных, у кого по какой-то причине не получалось. Гришин пример отчасти вдохновлял огромную страну, потому что благодаря ему в ситуации любого облома можно было гордиться своею невинностью. Случилось так, что все Гришины начинания с какою-то неумолимостью рушились, ему не давали закончить, а чаще и начать, и утешаться в этой ситуации в самом деле оставалось только полною и совершенною чистотой. Впрочем, была у Гриши и другая забава: он играл сам с собою в игру — уединится с зеркалом, выберет прекраснейшего и вручит ему яблоко. Естественно, яблоко чаще всего доставалось ему.

Время от времени Гриша продолжал получать предложения от разных партнёров, но всех отвергал, как та разборчивая невеста, которая рада уж была, что вышла за калеку,— или, вернее, как тот умный мышонок, которому не нравилась ни одна колыбельная, пока не пришла кошка и не успокоила его навеки. Одни были для Гриши слишком красны, другие слишком коричневы, третьи толсты, четвертые худосочны. Именно эта способность всех ругать с равною убедительностью привлекала к Грише многие сердца. В стране, где Гриша имел несчастье уродиться, особенно ценилось неприятие всего и вся — за это прощали даже обломы. Наш невинный герой, убедительно отшивавший женихов, со временем снискал славу обличителя. Дошло до того, что всякое его появление в общественном месте собирало толпы восторженных горожан.

— Обличитель идёт!— кричали зеваки, когда Гриша чинной походкой благовоспитанного юноши входил на местный форум или где они там собирались, чтобы выяснить отношения. Гриша мог даже не призывать к покаянию: при виде его маленьких чистых глаз, бледного, вечно скептического лица и полной, сильной фигуры хотелось тут же в чём-нибудь повиниться. Гриша сделался в парламенте всеобщим любимцем — такая любовь, как известно, завоёвывается без большого труда. Достаточно оказалось выйти на трибуну и начать, обращаясь к правым:

— Вы скоты.

А потом оборотиться к левым и быстро, пока не стихли их аплодисменты, добавить:

— Но и вы ничуть не лучше.

За такой эстетский, хотя и неконструктивный подход Гришу часто звали на телевидение, где он повторял свои инвективы. Он сделался знаменит, но столь желанные властные полномочия доставались тем, кто не брезговал вступать в союзы. Гриша, однако, ждал. Он ждал, что час его наступит.

( Collapse )

Почему у Понтия Пилата
Очень репутация плоха?
Все-таки не Ирод же, ребята!
Да, распял. Но кто же без греха?

Он же от природы не был гадок.
Был суров, зато не мягкотел.
Чтоб в Ерусалиме был порядок —
Этого он только и хотел.

Был он всадник, родом из Абруццо —
Скромный город, римский Когалым.
Знал, что в Иудее посмеются,
И сказал: «Ну что ж, поговорим».

Горек воздух гибнущих империй,
Фронт растянут, и развратен тыл.
Сам его напутствовал Тиберий:
Все что хошь! Но чтоб порядок был.

Был он малый крепкий, даже прыткий,
Хоть с моралью несколько двойной.
Арками запомнился и плиткой,
Но не иудейской же войной!

И хотя в империи упадок
И с развратом Рим пересолил, —
Но в Ерусалиме был порядок.
Хорошел при нем Ерусалим.

Так бы он и правил — без идеи,
Без войны, без горя, без нужды…
Но заволновались иудеи,
Или, в просторечии, жыды.

Да чего и ждать от иудеев?
Доброту пилатскую поправ,
Типа демократию затеяв,
Захотели выборов и прав.

Захотели нового Мессии,
Типа он обещан им давно —
Будто воля может быть в России,
То есть в Риме, то есть все равно!

Коль тебе не нравится, то выйди.
Нечего шатать имперский щит.
Вон чего-то требовал Овидий —
И теперь в изгнании торчит!

Может ли прийти из Назарета
Что-нибудь полезное Москве?
Этот вождь сбежал из лазарета
И в столицу въехал на осле.

А его поклонники босые?
Каждый неухожен и раздет!
Из него такая же Мессия,
Как, пардон, из Яшина гордеп!
Он адепт развала и насилья,
И за ним, скорей всего, Госдеп.

И накрылся вольности припадок
С помощью вооруженных сил,
Чтоб в Ерусалиме был порядок,
Как Пилата кесарь попросил.

Он хотел, чтоб все осталось гладко,
С ним же совпадало большинство,
Он хотел порядка, лишь порядка —
В римском понимании его!

Он же звал к душевному здоровью —
Если счесть седалище душой!
Обойтись хотел он малой кровью —
И не знал, что кончится большой.

…С точки зренья нравственных материй
Невиновен тот, кому велят.
Виноват, конечно, был Тиберий,
Но убийцей числится Пилат.

Умывал он руки, но не вымыл,
Даром что Варавву отпустил,
Выметал крамолу, но не вымел,
Плиткою мостил — не замостил.

Ибо победил назаретянин,
По его законам все живут,
А Пилат в истории забанен,
И его душителем зовут.

Потому-то в Иерусалиме
За последних пару тысяч лет
Все, кому не нравится, свалили,
Арок много,
А порядка нет.

Как-никак первое частное телевидение России, четверть века, одни и те же люди светились в жесткой оппозиции, а теперь радостно стоят навытяжку на собственных похоронах… Мнения, впрочем, разделились. Одни говорят, что Путин убил НТВ. Другие считают, что НТВ было продажным изначально, уже при Гусинском, и с самого начала было заточено не на информацию, а на пропаганду – и именно ею занималось во время олигархических войн, и Мацкявичюс, Мамонтов, Миткова и Корчевников отлично вписались в новую парадигму, потому что для того их и растили. А интересы Сорокиной, Шендеровича и Кара-Мурзы-старшего, желающих делать хорошее честное телевидение, чисто случайно совпали в тот момент с интересами Гусинского, которому такое телевидение было нужно в его личных олигархических целях.

Оба мнения справедливы, поскольку есть два вида разврата. Первый случай – когда несколько олигархов содержат свою идейную и эстетическую обслугу и из множества пристрастных и необъективных СМИ, включая государственные, формируется пестрая, но в итоге объективная картинка. Второй – когда один хан содержит гарем государственных СМИ, обслуживающих его на все лады, но исключительно в одном духе. Но между этими двумя развратами есть принципиальные различия, числом два. Первое: в условиях конкуренции олигархических телеканалов соревнование приводит к повышению качества телевизионной продукции – тогда как в гареме соревнование идет лишь по части раболепия: кто громче и радостней кричит, отдаваясь, кто изобретательней похвалит руководящий орган шаха. И второе: множество взаимоисключающих пропаганд, сталкиваясь, создают ту самую информацию, которая ведь и есть столкновение мнений, потому что даже свидетели оценивают каждый факт по-разному. Гарем же не имеет мнения и не интересуется фактами. Более того, нравы в гареме всегда хуже, чем в честном и простом борделе. В борделе, нет слов, тоже есть и ревность, и мелкие интриги, – но есть там и профессиональная солидарность, и даже общие гигиенические требования. В гареме же и довольно скоро теряют профессиональную квалификацию. Оттого так жалка их участь, когда у шаха перестает высоко стоять рейтинг.

Если требовать свободы слова, то для всех. Шейнин сам возмущается: у вас что, других новостей нет, кроме одного матерного слова в прямом эфире? Правильно возмущается. Какая вам разница, что сказали актер, шоумен, писатель? Их профессия – наглядно демонстрировать разнообразные мировоззренческие и поведенческие крайности. У Шейнина такая же профессия. Он не аналитик, не мыслитель, а звезда бесконечного фрик-шоу. С этой работой он справляется отлично.

Шейнин – исключительно яркий персонаж, а в душе, я убежден, хороший человек. Такого человека хорошо иметь соседом по двору, и у многих, убежден, именно такие соседи, и всем они прекрасны, но есть у них порок: они легко заводятся. Легко попадают под власть опьянения – любовного, алкогольного или идейного. Тогда их начинает нести. Почему они так уязвимы для алкоголя или шовинизма, ответить несложно: обычная местная жизнь не дает им столь ярких эмоций, им хочется подвига, величия, экстремума. А задуматься, книжку почитать или совершить что-нибудь великое на работе – не всем же это дается. Но плохими они от этого не становятся, нет. Только опасными, потому что истерика – единственное, в чем они действительно профессиональны. Шейнин изображает этих типажей с беспощадной точностью – притом что сам не получает от своего лицедейства никакого удовольствия. Будем надеяться, что ему хотя бы хорошо платят.

Я сам когда-то был под судом за употребление обсценной лексики в газете – не на телевидении, конечно; с газетой все же проще: не хочешь – не читай. Наше деяние в конце концов признали не хулиганским – ибо оно не было сопряжено с насилием. Шейнин тоже никого не заставлял себя слушать. Я вообще предлагаю, чтобы его наградили, потому что он первым продемонстрировал новую стилистику. Вообще этот год стал удивителен в смысле срывания масок: в телетрансляции упомянули Навального, идет дискуссия о том, можно ли россиянок называть шлюхами за повышенный интерес к гостям чемпионата, в сериале употребляют слово «минет» – у нас и молча-то не все практикуют такие вещи, а тут вслух! Это не веяние свободы, как могут подумать иные, а нарастание бесстыдства.

Стеснение сегодня – это примерно как реверансы в борделе. Некоторый стилистический диссонанс. И как писали мы когда-то в той самой газете «Мать», бывают времена, когда мат становится единственным языком для описания действительности. Сам президент России говорил: когда есть художественная необходимость... Как хотите, но сегодня она есть.